– При этом изначально ваше движение называлось «Движение за Перестройку». То есть вы действовали, так сказать, в русле горбачевского мышления?

– Скорее, мы использовали это как защиту: Горбачев что-то проводит, а мы хотим того же и в том его союзники. Но было ясно, что наши стремления более последовательные. Мы требовали осуществления решений, а не их закрепления на бумаге. «Мы обсудим это когда-нибудь», – отвечали власти. «Нет, – говорили мы, – давайте делать сейчас. А если вы не можете, потому что вас назначил центр, – давайте избирать настоящих депутатов, которые будут иметь и волю, и право». И ситуация прогрессировала очень быстро.

– То есть вы понимали, что Москву можно переиграть, прикрываясь союзническим подходом и разделяя концепцию Горбачева?

– Может казаться так. Но мы это так не формулировали. Никто ведь не говорил, какую именно перестройку делает: все за перестройку, но Горбачев – за маленькую, а мы – за большую. «Саюдис» уже в начале 1989 года принял резолюцию о продвижении к полной свободе Литвы, «не удовлетворяясь частичными достижениями». Причем на тот момент мы уже чего-то добились: практически не стало цензуры (она не была отменена, но масса газет издавалась без всякого контроля); никто никого не хватал и не арестовывал, милиция даже не пробовала разгонять массовые митинги. Когда два миллиона человек вышли на «Балтийский путь», ну какие танки туда могли бы подъехать? У Горбачева не было силовых помыслов, он понимал, что это не такие формы протеста, которые можно давить танками. Потом кремлевское руководство наиздавало страшных заявлений по поводу «Балтийского пути»: мол, это губительно, «они» (то есть мы) ведут народ в пропасть. Но это было запугивание на словах. А мы шли вперед с целью победить на демократических выборах. И народ нам сочувствовал. В 1989 году произошли настоящие выборы Съезда народных депутатов СССР и «Саюдис» одержал в них сокрушительную победу над коммунистами от властей. А в феврале 1990 года состоялись выборы в Верховный совет Литвы, где «Саюдис» также одержал убедительную победу. В итоге 11 марта парламент провозгласил восстановление независимости Литвы.

– Вы рассказали, что в Литве было движение против того, чтобы юноши возвращались домой в цинковых гробах. Много ли литовцев, служивших в Советской армии, оказались в Афганистане? Вообще, были ли здесь «афганцы»?

– Были, конечно. И до сих пор есть.

– Этот фактор влиял на процессы отсоединения от Москвы?

– Конечно. Помню, как читал лекции в школах в Каунасе, и учителя рассказывали о судьбах их бывших учеников, посланных на ту войну, о том, какими психологически сломленными они возвращались. Не говоря уже о тех, кто погиб, и погиб от рук своих же, потому что в армии царила дедовщина. Так что даже чаще гибли на обычной службе. Очень много молодежи. Ну, то есть как сказать – много… Но это звучало на всю Литву. Гробы сопровождали офицеры, их было запрещено открывать. Родителям присылали официальную бумажку, что умер солдат от сердечного приступа, а потом они открывали гроб и видели изуродованного сына. Это все подкрепляло общее ощущение, что больше такое терпеть нельзя. В первый год существования «Саюдис» пытался добиться, чтобы все призывники из Литвы служили только в Литве.

– Удалось?

– Нет. Хотя это было не только в программе «Саюдиса», но и в законодательных предложениях на Съезде народных депутатов СССР. Я, кстати, тоже был депутатом. Помню, был знаменательный проект закона о непозволительности войны правительства против собственного народа – речь шла о запрете использования войск для решения внутриполитических проблем. Но его сразу похоронили, даже не обсудив, хотя он был официально представлен. Впрочем, когда эти документы представлялись, они становились публичными, транслировались по телевидению на весь Советский Союз. Так мы проводили политическую воспитательную работу – не только в Литве. И нас поддерживали и узнавали простые люди на улицах Москвы. Помню, говорили: «Вот прибалты молодцы! Давайте в том же духе!»

– Это была ваша совместная инициатива с коллегами из Эстонии и Латвии?

– Да. Мы создали Балтийский клуб депутатов и очень часто представляли общие проекты. Хотя иногда литовская делегация выступала отдельно. Мы называли себя литовской делегацией, а не депутатами от Литвы, потому что из 42 мест «Саюдис» выиграл 36.

– Остальные были коммунисты?

– Да. Хотя некоторые из коммунистов были с нами. Кстати, на этом съезде были депутаты не только избранные, но и назначенные «от организаций». Даже Горбачев не был избран – его назначила парторганизация. А мы были избраны в округах и чувствовали себя качественно по-другому. Вот так мы входили в демократию. И демократия входила в нас. Может быть, даже и в Советский Союз через нас.

– На Съезде народных депутатов вы ставили вопрос о секретных протоколах к пакту Молотова – Риббентропа (по ним Германия в 1939 году оставляла Москве «право» на захват Финляндии, вторжение в восточные регионы Польши, на территорию Литвы, Латвии и Эстонии; вскоре сталинское руководство установило контроль над этими странами. – Прим. ред.). Это очень важный момент.

– Да, мы добились голосования и принятия резолюции, которая была подготовлена большой группой назначенных съездом депутатов, я был в их числе. Там было много инициаторов из Прибалтики, России, Молдавии, Украины.

– Каждый высматривал свою несправедливость?

– Верх думал, как осудить пакт, при этом все-таки не отрицая, что в целом все было правильно. Разогревались внутренние дискуссии. Но сталинцы были в меньшинстве, а руководил комиссией Александр Яковлев (один из идеологов перестройки; участник войны, член Политбюро ЦК КПСС в 1987–1990 годах. – Прим. ред.) – Горбачев его поставил, чтобы он улаживал конфликты и держал ситуацию под контролем. Не удалось. Яковлева потом критиковали с обеих сторон – за то, что он подыгрывал то прибалтам, то Горбачеву, тормозил наше движение, откладывал публикацию того, что уже было решено. Поэтому мы опубликовали проект резолюции сами, без согласия председателя. Мы хотели принять его уже летом, чтобы успеть к годовщине пакта Молотова – Риббентропа. Но власти отложили – конечно, сознательно. Тогда мы провели манифестацию – «Балтийский путь» от Вильнюса до Таллина, уже имея в кармане проект резолюции, под которым подписалось большинство комиссии – только подписи Яковлева там не было. Политическая борьба внутри комиссии длилась вплоть до 23 или 24 декабря 1989-го, когда приняли проект – уже под конец сессии.

– Можете вспомнить главную формулировку этой резолюции? «Признать незаконным протокол Молотова – Риббентропа» или «признать незаконным его последствия»?

– Незаконным следовало признать как процесс подготовки и принятия этих документов, так и их содержание, поскольку они были подготовлены и подписаны без ведома народа, даже без ведома тогдашнего Верховного совета. Да, протоколы были секретные, но сам договор о дружбе секретным не был. ЦК и Горбачев подчас пытались повернуть дело так, что, мол, речь идет только о договоре – советско-германском. Когда мы начали работать над секретными протоколами, некоторые возражали: «Это же не по нашей части, мы-то только о договоре!» (Если рассматривать договор без секретных протоколов, то можно избежать вопроса незаконности присвоения Советским Союзом части территорий Польши в 1939 году и стран Балтии годом позднее. – А.Д.) Но эти голоса быстро утихли. Яковлев тоже был за признание секретных протоколов составной частью договора. Так мы получили проект, подписанный большинством, но формально еще не принятый съездом. Накануне «Балтийского пути» мы созвали в Москве пресс-конференцию с иностранными журналистами и наблюдателями и огласили содержание документа.