– Нет, я бы сказала тебе то же, что ты мне сейчас говоришь, – устало ответила она.

– Ну вот, видишь. Никто тебя не обвиняет, что ты никудышная. И поговори с Чарли, хорошо? Так, машинка закончила стирать, я сейчас ее разгружу и закину еще стирку. Мы откроем еще бутылочку и перейдем в гостиную. У меня есть идея. Давай я Эдварда возьму к себе на вечер, посижу с ним? А вы с Чарли сможете куда-нибудь выйти вдвоем, снимете номер в гостинице, ты сможешь хоть на один вечер отвлечься от готовки и уборки. Примешь там пенную ванну и шампанского накатишь, а?

– Да я не посмею тебя об этом просить! – искренне воскликнула Ханна.

– Не надо меня просить об этом. Я сама предложила. Чувствуешь разницу? Давай, соглашайся, не сомневайся!

– Но ты же терпеть не можешь детей! – возразила Ханна.

– Не правда, – возмутилась я. – Своих детей я люблю. В целом. И я люблю твоих детей – они мне как свои. Тебе надо старших отправить на это время к их никчемному папаше либо Сэма и Колина позови, пусть с ними побудут, хотя они уже не дети, Эмили скоро восемнадцать. Сами справятся. Но тебе, Ханна, обязательно надо отдохнуть.

– Я прям не знаю, – с сомнением протянула Ханна. – Эдвард – это испытание не для слабонервных.

– Ханна, у меня есть опыт, своих двоих оболтусов вырастила, не забыла? Я прекрасно знаю, что это такое. Джейн была маленькая, а у меня еще и новорожденный Питер на руках. Так что доверься мне, уж с одним-то малышом я как-нибудь управлюсь.

– Да я сама через это прошла, точно такое же было, два в одном – двухлетняя Эмили и новорожденный Лукас зараз, но сейчас это совсем другое, это нечто! Не знаю, то ли я такая старая, то ли что? Наверное, именно на это жалуется моя мама, это и есть старость, природу ведь не обманешь – встать быстро не могу, в коленях хруст, в спине прострелы, и о чем я думала, когда ребенка заводила. Мать-природа, а точнее стерва-мачеха, меня наказала, когда по ошибке наградила меня этой беременностью. Эдвард – это же сущее наказание. С первыми двумя я даже ничего и не поняла, все так легко и быстро пролетело, но я просто не пойму, что не так с этим живчиком, мать Чарли его так ласково называет, наш живчик. Я как-то его назвала одержимым в ее присутствии, так она оскорбилась и говорит: «Ой, ну зачем так на ребенка говорить, он просто очень подвижный, как живчик», – легко ей так говорить, ведь ей не приходится извиняться за поломанные и испорченные вещи на занятиях в детском центре и ей не нужно на людях утихомиривать расшалившегося чертенка, а он всю одежду с себя срывает, бегает голышом и визжит! Живчик, елки!

А еще в супермаркете такое позорище было, я его пристегнула, просто-напросто привязала к коляске, так он на кассе достал свою письку и начал показывать кассирше, еще кричит: «У меня большая пися! Самая большая пися! Смотли, какая у меня пися!»

– А на занятия по лепке вы ходите?

– Нет, конечно, уже нет. Он меня одолел, так мне и заявил, что не будет ходить на занятия, хотя я заплатила за целый месяц и старалась хотя бы этот месяц проходить, но он там устроил такой кавардак, что пришлось бросить. Денег мне не вернули, сказали, что удержали за ущерб. А ребенку только два года. Что будет, когда ему стукнет двадцать два? Я боюсь записывать его на какие-то другие занятия, хотя нужно его чем-то занимать, чтобы он как-то выдыхался. Но как представлю, что он там будет вытворять, он же может в центре бассейна с шариками сесть и какать или прям посреди торгового зала. Стыдобища такая, мне людям в глаза совестно смотреть, я в тот супермаркет больше не езжу.

Мне показалось забавным, что Эдвард специально гадит на занятиях, только что бы его туда больше не водили, а ведь он и вправду смышленый малый. Хотя смех-смехом, а ситуация страшная, ребенок явно одержим демонами.

– Ну, мы с ним никуда не пойдем, будем сидеть дома, – пообещала я. – У него не будет никакой возможности выставлять свою пипетку напоказ или какать в общественных местах, обещаю, мы будем сидеть дома и все будет хорошо.

Чарли объявился дома в полдесятого, я в это время собралась уже восвояси и на прощание шепнула Ханне: «Поговори с ним!»