Такого пассажа со стороны Сейма Коваль не ожидал. Видимо, сработала тайная агитация, обещанная немецкими пивоварами.

Урожай был собран, обозы забиты зерном и копченым мясом. Все приготовления закончены. Со дня на день в Тамбовской ставке ожидался караван с патронами из Вологодских армейских складов. В предвестии зимы генералы всё чаще шептались о странной нерешительности, столь несвойственной президенту. Всё чаще поговаривали о том, что наступление будет отложено до весны. С северных строек на Днестр и Волгу были переброшены тысячи рабочих. Инженеры возводили по древним учебникам уже третью линию обороны, а команды к наступлению всё не было.

Коваль ждал.

Только три человека в окружении президента ничему не удивлялись. Трое самых близких людей: жена, книжник Лева Свирский и потомственный колдун Христофор. Только они знали, почему президент медлит.

Коваль ждал летуна от Бердера. В то утро, когда измотанная летучая мышь опустилась на окошко броневика, пошел снег. Первые несмелые снежинки опускались на холки лошадей, забирались в палатки и падали за шиворот часовым. Зима неумолимо вступала в свои права, и природе было наплевать на чьи-то военные планы.

Артур поставил перед летуном полную тарелку парного мяса. Пока мышь насыщалась, президент натянул сапоги, побрился и собрал рюкзак. Затем расстегнул на шее осоловевшей мыши ремешок и извлек из потайного кармашка гильзу с запиской. Прочитав послание, президент свистнул ординарца и вручил ему три запечатанных пакета. Не торопясь, выпил кружку чая и почистил зубы.

На вышке ударили в гонг, раздались свистки и отрывистые команды офицеров. За несколько секунд ставка пришла в движение. Словно круги от упавшего в воду камня, от броневика командующего начали разбегаться потоки энергии. Эти колебания нарастали, спотыкались друг о друга, выравнивались, в свою очередь приводя в трепет все новые участки спокойной утренней глади.

Прикрыв глаза, Коваль внимал суете и впервые за много лет признавался себе, что боится. То есть он и раньше множество раз трясся от страха. По сути дела, Коваль наперечет мог припомнить редкие минуты, когда чудовищное напряжение ослабевало. Первые недели в новом мире он вздрагивал от каждого шороха, затем постоянное ожидание смерти притупилось. В деревне Качальщиков он приучился рассматривать собственную гибель как рядовой эпизод в череде смертей и рождений. Привыкнуть к такой постановке вопроса было совсем не просто, но, пока не родился сын, Коваль не знал, что значит бояться за других.

Оказалось, что бояться за ближних гораздо тяжелее, чем за собственную шкуру.

А потом наступил очередной перелом. Вместе с властью Артур получил громадную ответственность. Ужас совершить ошибку, опасения за сотни и тысячи чужих жизней заставили его загнать личные кошмары поглубже.

Этим ноябрьским утром президента трясло от страха. Только что он обрубил швартовы. Оставался, правда, еще один, самый крепкий канат - последний пакет, который надлежало вручить Руслану Абашидзе. В пакете находился приказ о передаче полномочий на время отсутствия президента и скрупулезные указания на ближайшие тридцать дней. Уже били копытами кони вестовых офицеров, уже строилась караульная рота и сворачивали палатки штабные клерки, но войну еще можно было остановить. Можно было сделать вид, что ничего не происходит, отгородиться дворянской опричниной и благополучно доживать свой век в сытости.

Он поймал себя на том, что ищет, к чему бы придраться. Если бы вчерашние деревенщины замешкались, если бы дали ему малейший повод усомниться в боеготовности, которую он сам поднимал столько лет…

Но, как назло, всё шло четко и по плану. Старик Суворов был чертовски прав. Даже кони взбрыкивали от радостного возбуждения в предвкушении галопа.

– Майор! - Коваль выглянул в окно. - Дежурный полувзвод - в седло! Доставить пакет генералу и посыльных на квартиры к штабным офицерам. Пароль - "Крест и Отечество"…

Месяца должно было хватить. Артур еще раз прочитал мятую записку и швырнул ее в огонь. Там стояло всего три слова.

"Храм ждет послушника".