– Если я правильно поняла, то он сказал, что это письмо от твоего отца? – перебила она его размышления. Эбби смотрела на него сейчас своими огромными голубыми глазами. Под этим взглядом Двейн мысленно простонал. До ломоты в костях он не хотел читать это письмо, но ровно также он не хотел выглядеть в этих любимых глазах трусом и слабаком. Поэтому желая побыстрее со всем этим покончить, он одним движением вскрыл объёмный конверт. Как ни странно, в нём оказалось всего два листа. Двейн пробежал их глазами, заметно побледнел и откинул бумаги в сторону. Эбби молча наблюдала за ним.

– Можешь прочитать, – сухо сказал он, прошёл в душевую и умылся холодной водой.

Эбби присела за стол, осторожно потянулась к листам и опустила глаза. Первым документом оказалось завещание. Отец Двейна завещал ему всё своё имущество. На втором листе официальным текстом сообщалось, что отец Двейна скончался, оставив ему в наследство фамильное поместье и приличную сумму денег. Дальше шли чёткие инструкции душеприказчика, куда и когда Двейну необходимо явиться, чтобы оформить и получить наследство. Эбби ошарашенно подняла на него глаза. Он никогда ничего не рассказывал о своём отце.

Двейн почувствовал на себе её взгляд и порывисто ответил:

– Мне ничего не нужно от него, ни его денег, ни имущества, – он подошёл и сел на стул перед ней. – Откуда он только взялся? – простонал Вей.

Эбби осторожно накрыла его руку, лежащую на столе, своей.

– Вей, это же твой отец…

– Это чужой, неизвестный и незнакомый мне человек.

– Но умирая, он думал о тебе.

– Я тронут.

Девушка чувствовала, как он напряжён и растерян сейчас. Она успокаивающе погладила его по руке.

– Я уже сказал, что мне ничего от него не нужно. И это не обсуждается, – резко бросил Двейн, расценив её ласку, как попытку его уговорить.

Она вздохнула и продолжала молча гладить его руку, успокаивая и не поднимая на него глаз.

«Она не понимает. Просто не понимает его». Внутри себя он чувствовал твёрдую уверенность в своей правоте, но она не понимала его. Ему сейчас было жизненно необходимо всё ей объяснить. И чтобы она его обязательно поняла, а не смотрела на него, как на маленького обиженного ребёнка. «Это не обида, не каприз и не прихоть. Она не понимает, что он физически не

может ничего от него принять. Как же ей всё объяснить»? И тут его прорвало.

– Говоришь, он думал обо мне? А о чём он думал, когда бросил меня одного, толком ещё не умеющего ходить и говорить? А о чём он думал, когда будучи состоятельным человеком, оставил гроши на моё существование, только, чтобы я не умер от голода? Где он был, когда меня пинали, как бездомного щенка, когда я маленьким ребёнком тянулся к чужим людям в поисках ласки и тепла, когда год за годом меня унижали, втаптывали в грязь и буквально физически уничтожали? – Двейн не заметил, как повысил голос, переходя на крик, – За все эти годы он не интересовался, жив я или нет. С чего он вообще взял, что есть кому получать его чёртово наследство, и что я не сдох ещё много лет назад в этом проклятом пансионе? Я сам не знаю, как я выжил там… вопреки всему… – он задохнулся от эмоций.

Эбби смотрела на него полными слёз глазами.

– Все эти годы я не мог понять, чем я ему не угодил? Почему, потеряв мать в младенчестве, я стал не нужен своему отцу? – Двейн тяжело дышал от захлестнувших его чувств, а потом обессилев, тихо выдохнул, – Лучше бы он придушил меня сразу, как только я родился, чем обрёк на годы унижений, издевательств и дикого одиночества…

– Может у него были на это какие-то причины? – робко спросила Эбби.

Двейн простонал: