Книги

Площадь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это они от одиночества.

— Не иначе.

И они оглушительно хохотали, не стесняясь прохожих.

Тхэсик не любил читать книги. Несомненно, он черпал свои знания о жизни из общения с женщинами. Из гибких талий, пухлых влажных губ, трепещущих грудей. Менджюн пренебрегал этим способом, он больше читал, но если бы существовали весы, на которых можно было бы взвесить объем знаний о жизни, то не перевесила ли бы чаша Тхэсика? Если бы прочтение одной книги дало ответы на все вопросы, то не было бы никакой надобности читать следующую. Так и женщины — если одна вполне удовлетворяет, зачем искать другую? Но можно ли проводить такую странную параллель между книгой и женщиной?

В глаза бросился томик Нового Завета. Эта книга оказалась золоченым фонарем, лишь на миг привлекшим внимание. Он достал ее с полки, наугад открыл страницу. «В Кесарии был некоторый муж, именем Корнилий, сотник из полка, называемого Италийским» (Деяния, глава 10, стих 1). Смысл этих строк для него непонятен. Эту книгу именуют Святой. Казалось бы, открой любую страницу и будешь поражен глубоким смыслом, новым откровением. А вместо этого выныривает какой-то Корнилий, сотник полка, называемого Италийским… Не правда ли, несколько странно. Что ж, откроем другую страницу. Если на этот раз попадется действительно стоящий отрывок, так и быть — он уверует в Бога. Так он находил себе занятие, пробуждаясь среди ночи. Просто от нечего делать. От скуки.

«Но боюсь, чтобы, как змей хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе» (2‑е Послание к коринфянам, глава 11, стих 3).

Трудно понять, что это значит. «Павел ревнует, чтобы коринфяне были верны Христу…» Видимо, этот дядюшка Павел решил пошутить. Человеку преклонного возраста подобает вести себя сдержанно, ему столь нескромная гордость не к лицу. Из поколения в поколение выдающиеся теологи вгрызались в гранит Священного Писания, разбирая букву за буквой, пытаясь расшифровать заключенные в нем тайны. Должно быть, в результате их усилий и родилась Библия в своем нынешнем виде. Так ведь и надо объяснять. Иначе трудно поверить в истинность изложенного. Раз уж это Божье Слово, любая страница, любой отрывок должен обладать силой убеждения, способной мгновенно уложить оппонента на обе лопатки.

А если для того, чтобы понять, в чем состоит суть и ценность книги, надо читать ее от корки до корки — тогда это никакое не Божье Слово, а просто нечто вроде обычного трактата. Правда, говорят, что Библия написана людьми во исполнение Божьей воли… Пусть так. Он захлопнул книгу и водворил ее на прежнее место.

Опять нечего делать. Шум дождя усиливался. Стараясь ступать неслышно, как вороватая кошка, он на цыпочках спустился по лестнице и остановился в коридоре возле застекленной двери. Его шаги разбудили щенка, похожего на таксу, который спал в углу под тусклой электрической лампой. Собачка узнала его и завиляла хвостом.

Несмотря на позднее время, приветливые собачьи глаза были ясными и блестящими. Не скажешь, что еще минуту назад щенок крепко спал. А, может, он просто так лежал, с открытыми глазами? Возьмем человека. Можно безошибочно определить, спал он или нет, по разобранной постели или по заспанному, помятому лицу. А собака не пользуется постельным бельем и выглядит всегда бодрой. Он присел перед щенком на корточки и погладил по голове. Обрадованный лаской щенок, нежно повизгивая, еще веселее замахал хвостом и попытался вскочить на ноги. Щенка звали Мери. Менджюн протянул руку, не давая собаке подняться. Мери с готовностью стала совать ему свою лапу. Менджюн протянул другую руку — собака немедленно подала ему другую лапу. Интересно. Кладет правую лапу на левую ладонь, левую лапу — на правую. Мери радостно и безошибочно несколько раз подряд протягивала лапы в этом неизменном порядке. Но вскоре и щенок наскучил. Вот голова дурная! Чем я занимаюсь посреди ночи! Легонько шлепнув собачку по голове, поднялся и подошел к стеклянной двери. На длину протянутой руки на пол падал сноп тусклого света. Похоже на белесую полосу моросящего дождя. Он начал подниматься по лестнице, все так же крадучись. Вдруг вспомнилось из университетской многотиражки:

В облаках зеленых акаций Утопающий окрестный холм, Мы всегда люб или там Ходить на досуге вдвоем.

Материализовавшись в мелком газетном шрифте, его чувства приобрели какой-то иной оттенок, и стихи показались чужими и вычурными. Почему это «мы всегда гуляли вдвоем на холме в зарослях акации»? От одиночества? Он вздрогнул. Вдруг разобрал смех при мысли, какой вздор приходит в голову по ночам.

Сразу вслед за этим в памяти до мельчайших подробностей всплыл вчерашний вечер и милое лицо очаровательной девушки по имени Кан Юнай, подруги Еньми. На лице еле заметная манящая улыбка. Руки до сих пор помнят тепло ее гибкой талии. Кроме Еньми, у него было еще несколько знакомых девушек, но почему-то до сих пор все они быстро теряли к нему интерес. Похоже, их отпугивали его замкнутость и молчаливость, которые могли показаться высокомерием, и только Еньми, в отличие от других, относилась к нему так, словно хотела показать, что его нельзя далеко отпускать от себя. Сам Менджюн ухаживание за женщиной считал делом чрезвычайно обременительным. Девушки были моложе его, но у каждой в голове уже были свои понятия. О чем с ними говорить? О вечной любви? Для подружек Еньми «вечная любовь» была как экзотический цветок в витрине магазина. Они и хотели бы его получить, да не желали палец о палец ударить для этого. Можно ли найти с ними общий язык? Главной причиной замешательства Менджюна в отношениях с женщинами стало то, что они были существами другого пола. Эту разницу не проигнорируешь. Если подойти к вопросу логически, то вот она, женская сущность, — ясно видна, как в стеклянном аквариуме. Но если посмотреть с точки зрения пола, то стена между женщиной и мужчиной оказывалась прочной, как алмаз, и непроницаемой для постороннего наблюдателя.

Хотят ли женщины спать с мужчинами? Менджюна беспокоил этот вопрос. Литературе доверять не стоило. Страсть женщин-героинь, которую описывали мужчины-писатели, при ближайшем рассмотрении оказывалась не чем иным, как мужскими чувственными переживаниями, хотя и в женском обличье. Литературные произведения писателей-мужчин скорее напоминали акт мастурбации, так как мужчине не дано подлинное знание женского чувственного мира и он отображает свое собственное представление об этом мире. Мужская любовь в основном прямолинейна и проста. Положительный герой в романе обычно любит женщину как таковую, а не из-за денег или ее общественного положения. Женщины другие. Например, принято сочувствовать жене самодура-богача, которая терпит от мужа, казалось бы, нестерпимые унижения, но на самом деле трудно сказать, так ли уж она несчастна. В любви женщин много изъянов. Они похожи на животных, которые сами не знают, что они, в сущности, такое. Нередко в их преувеличенно восторженном щебете о любви чувствуется тщеславие и желание не отстать от других. Для них любовь — такой же аксессуар, как, например, шикарное платье. Представление Менджюна о женщинах было убогим плодом его длительных наблюдений за их лицами, словами и поступками, а также анализа характеров литературных героинь.

Среди его знакомых женщин многие, поговорив беззаботно о том о сем, вдруг начинали жаловаться на собственную судьбу, говоря, как счастливы, должно быть, монахини, удалившиеся из суетного мира. Однако их холеная внешность наводила на мысль, что они не вполне искренни. Менджюн смотрел на аккуратные прически, выдающие работу дорогого парикмахера, на ярко-алый маникюр, и его охватывало чувство, что перед ним — диковинные животные неизвестной ему породы. Кто они, откуда, зачем существуют, в чем смысл их жизни? В глубине его души, однако, жило сомнение в справедливости подобных претензий к женскому полу, ведь веских аргументов в подтверждение сложившегося у него впечатления тоже было недостаточно.

Мужское тело он знает! Потому что сам мужчина. И ему прекрасно известно, до какого градуса порой разгорается в груди пламя страсти. А что и как происходит в женской душе — это для него тайна за семью печатями. Законы естественных наук трудноприложимы к самому себе, и от учебников по физиологии фактически мало толку. Попытка понять, что такое страсть женщины, равносильна попытке понять тайну смерти, не испытав ее. Но если считать, что это непостижимо, то тогда его руки, столь нерешительные в отношении женщин, оказываются просто бесполезным придатком, годным разве что на пребывание в карманах. Итак, подведем итоги. Достоверно известно, что представляет собой мужчина. Абсолютно непонятно, что скрывает за своими дверьми красивый дом, именуемый женщиной, сколько в нем комнат и какое в них убранство. Завтра, на шесть вечера, у него назначена встреча с Кан Юнай. Так они договорились. После обеда надо зайти к учителю Тену, а затем уж бежать на свидание. Он опять вспомнил ее смеющееся лицо. Выключил свет и лег в постель. Дождь постепенно прекратился.

На другой день он пешком, по склону горы Намсан, отправился домой к Тен-сонсэну. На определенных этапах жизненного пути на человека оказывают влияние разные люди, иногда, на первый взгляд, ничем не примечательные. Так случилось и с Менджюном. Тен-сонсэн был археологом, путешественником и убежденным холостяком. Ему уже перевалило за сорок. Жил он вдвоем со своей бабушкой в просторном старомодном доме, построенном в корейском стиле, и занимался популяризацией малоизвестных исторических фактов. Два его сборника — «Аравийские ночи истории западных стран» и «Аравийские ночи истории Востока» — неплохо продавались. Среднего роста, хорошего телосложения, на переносице несколько оспинок. Президент США Линкольн говорил, что когда человеку за сорок, у него должно быть свое лицо. У Тена было свое лицо, и очень симпатичное.

Он был дома, в библиотеке — комнате с окнами на юг, и что-то искал среди бумаг. Увидев входящего Менджюна, оттолкнулся от стола, лихо сделал полный оборот на своем вертящемся кресле и радостно воскликнул:

— Добро пожаловать!

— Вы обещали мне что-то показать. Я пришел.

— Не спеши. И запомни: входящий в мой дом должен позабыть о времени.