Это утро стало для меня самым отвратительным, впервые мне не хотелось вставать и выходить, я был жив и мертв одновременно. Вспоминал проведенное с Сурьяной время, наполненное ее запахами, прикосновениями, мимолетными улыбками, перед глазами стояли зеленые омуты. Окружение не существовало для меня, только она. Не хотелось ничего, только уставиться в потолок и не двигаться. И плевать, что творилось кругом. Но Зар вынудил меня подняться. Постучав громко в дверь, лучник вошел.
— На площади народу столько, кажется, новые купцы прибыли с юга. Может, сходим? А еще, — Зар задумчиво потер подбородок, — князь велел мне привезти тебя в Роудук… иначе, — посмотрел исподлобья, — …он мне голову отрубит.
Я с шумом втянул в себя воздух, сжимая зубы, сердясь. Князь решил управлять мной угрозами. Хотелось послать его куда подальше вместе с его княжеством, но не подставлять же под удар Зара. А князь свои обещания держит. Особенно сейчас, он ведь, верно, раздавлен страшно потерей еще одного наследника.
— Сильно же ты прикипел, — выдернул Зар из мыслей, — не знаю, как князю тебя доставлять в таком состоянии, — окинул взглядом Зар, когда я поднялся. — Голову снесет точно.
Я глянул на него, промолчав.
— Жду у ворот, — ответил лучник и вышел.
Я поднялся, прошел кушату и умылся. Ледяная вода взбодрила немного. Отершись рушником и одевшись, взял пояс с оружием и покинул клеть. Расплатившись с хозяином, спустился во двор. Солнечный свет ударил по глазам больно, так, что прищурился, оглядывая площадку, куда вывел коней Зар, ожидая, когда я спущусь.
— Ну так что, пойдем к лоткам? — спросил он.
Я посмотрел в сторону людной улицы. И внутри все скребло от боли, так черство там стало, что я уже не понимал, чего хочу. Пойти и не найти ее там… было невыносимей, чем просто покинуть Воловий Рог, и эта мысли била плетьми по самому сердцу. Назад пути уже не будет, я окончательно порву ту хлипкую ниточку, что связывала меня с ней, порву и кану в пропасть. Если ли зелье, способное выжечь эту распирающую изнутри пустоту? Только яд ее заполнит, больше ничто не сможет. Я кивнул, все же соглашаясь отчасти от того, что просто не мог переступить эти ворота и разорвать нить и открыть рану, которая будет кровоточить вечность.
Погрузившись в людный поток, мы прошли мощеную тесовыми досками улицу и углубились в Торжок. Шум людской сводил с ума, давил, мне стало слишком тесно здесь находиться. Хотелось бежать прочь отсюда, но мы следовали меж рядов лотков с разным товаром: тканями, железом, глиняной посудой, мехами, кожей — всего, что только можно продавать. Огненное око распалялось жарко, пекло макушку, и душно становилось, ко всему воняло копченостями, рыбой, дымом. Я уже не всматривался в лица, не вслушивался в разговоры, просто шел, протискиваясь через толпу. Зар решил идти по другой окраине площади, мы условились встретиться у ворот. Но мне уже было все равно. Я шагал бесцельно. Кто-то признавал во мне зажиточного, смотрел с любопытством, особенно женщины были внимательны. Мой взгляд, а точнее, что-то внутреннее, зацепилось за блеск. Я остановился перед лотком, полнившимся разными побрякушками и украшениями. Вспомнил, как у такого же встретил Сурьяну, и поднял взгляд чуть выше.
Предо мной лежали разные по величине и материалу гребни: из кости, дерева, резные и витиеватые. Ряженка ведь тоже выбирала себе гребень. Именно он выпал из ее рук, когда я на нее наскочил, разворачиваясь, едва не сшиб с ног. Я потянул руку, желая взять один из них, похожий на тот, что подарил ряженке, и тут же коснулся пальцами потянувшейся в одно время со мной женской узкой кисти. Девичья рука тут же ускользнула. Пронаблюдав за ней взглядом, я повернулся.
8_6
Перед глазами темные пятна поплыли. Я сглотнул, не веря собственным глазам. Наверное, мне так напекло в голову, что чудится всякое, но передо мной стояла Сурьяна. Только не та Сурьяна, которую я знал — в мужском рубище, в шапке, надвинутой едва ли не на глаза, а та Сурьяна, которая была со мной по ночам. Волосы медными каскадами стелились по плечам, перетянутые на лбу вышитым бусинами очельем, на висках — грозди лунниц и подвесок разных, как и на тонкой шее, и на хрупких запястьях, в платье из беленого льна, подвязанном алым пояском под грудью. Я бы точно подумал, что мне привиделось, если бы не всплеснувший в зелени глазах испуг, взметнувшийся снопом искр. Сурьяна вздрогнула, очнувшись, попятилась назад, будто нежить увидела.
— Сурьяна, что с тобой? — подступила какая-то девица, глянула на меня испуганно, потом на Сурьяну и снова на меня, и загустилась краской смущения.
Сурьяна моргнула, развернулась резко, хватая свою спутницу, и дернула за собой.
— Пошли, — бросилась едва ли ни бегом прочь от меня, оборачиваясь тревожно: испуг метался в ее глазах.
Не хочет меня видеть, значит. Ряженка удалялась, уже скрываясь в толпе. Я прожигал ее взглядом, складывая все в голове. А внутри поднималась волна гнева и… разочарования, холодного и болезненного одновременно. Обманула. Никакая она не простая девица и от меня шарахнулась, как от прокаженного, от пса цепного, будто я то, что видеть и знать она не желает. Пустое. В глазах темнело, звуки исчезли, только в груди камнем билось сердце, тяжело и быстро. Я словно в черной яме.
— Ну что, ничего?
Я не сразу заметил возникшего рядом Зара. Он, проследив за моим взглядом, посмотрел туда же.
— Ты чего увидел? — скрестил он руки на груди, настораживаясь.