— Веди в весь, — бросил ему.

Гридни приободрились, зашумели разговорами.

До веси добрались быстро, едва только солнце краем прохладного леса коснулось, как она выплыла из-за лесистого холма. Ватага двинулась в середину единственной улицы, хоть срубы будто вразброс поставлены. Въехали на узкий двор головы местного, поднимая суету в безмятежной жизни селян. Изба старосты всех не могла расселить, потому пришлось по разным дворам разбрестись — место каждому нашлось где заночевать. Условились поутру на заимке собраться, и дальше в путь, чтобы уже до Роудука к вечеру добраться.

Хозяева, что приветили нас с Сурьяной под своей теплой крышей, выставила на стол все, чем богаты. Староста — с длинный бородой, кустистыми бровями, немолодой, но до заката еще не одна зима, с кулаками крепкими и взглядом цепким

— не пытал лишним разговором. Да и к чему? Они ведь почти у самого Роудука живут, сюда вести добираются гораздо быстрее, чем до глуши лесной, откуда мы еще недавно вышли, пахнувшие росой и еловой смолой, с взглядами, глубокими от древесной сени. Я не хотел есть, только ради стараний хозяйки — с ласковой доброй улыбкой женщины — съел печеной утки немного, запив сбитнем пряным и горячим. Хозяйка все на Сурьяну поглядывала — поняла, видно, что это и не отрок вовсе.

Сурьяна за последнее время изменилась сильно, сейчас, в доме, при огнях лучин и печи, это видно явно — от той колючей девицы и следа не осталось: взгляд мягче стал, зелень в них гуще, и движение плавные неспешные женскую стать выдавали, сложно теперь скрывать ей свою суть. Нежная Сурьяна каждую ночь раскрывалась для меня, позволяя ласкать себя, брать. И я упивался ее запахом, от вкуса ее кожи голову терял. С каждой близостью мне будто мало ее становилось, не мог насытиться. И чем ближе близился Роудук, тем темнее внутри. И мне непонятна эта тревога, что побуждала еще сильнее стиснуть ее в руках, не отпускать от себя ни на шаг.

Тесная клетушка, которую дали нам хозяева, теплая и чистая. Сурьяна устало скинула сапоги, расплела волосы, преображаясь разом — такая красивая, изгибы ее спины, округлая линия бедер, стройные ноги завораживали, и я не мог отвести глаза. Меня влекло к ней непонятной силой. Эту тягу стало невозможно гасить. Раздевшись, я приблизился со спины. Вся кровь опустилась к паху, наливая плоть твердостью, меня сотрясало жаркими волнами. Коснуться, прижать, ласкать, проникнуть, оставить снаружи и внутри следы своего присутствия — требовательно билось во мне. Сурьяна, проведя по волосам гребнем, отложила его в сторону, откинув голову мне на плечо, прижалась гибким телом, позволяя себя ласкать везде. Забрался под рубаху руками, огладив плоский живот, накрыв полушарии грудей, ощущая в ладонях, как твердеют чувствительные от моих ласк соски, смял и разжал, скрутил тугие горошины между пальцами, так чувствительно отзывавшиеся на мои прикосновения. Дыхание Сурьяны сбилось и сделалось тяжелым, как и мое. Я опустил другую руку к животу и ниже, огладил мягкий пушок, раздвигая бедра, накрыл пальцами горячее и влажное, готовое принять лоно. От ее запаха в глазах потемнело, тяжесть желания разлилась чернотой в затылке, и прокатилась по телу жаром, наливая меня свинцом.

Сурьяна затрепетала, когда я прижал ее к себе теснее, давая почувствовать свое возбуждение, погружая пальцы в горячую глубину ее мягких лепестков. Дыхание ее оборвалось и задрожало, она стала горячим воском в моих руках, податливо таяла и плавилась, отдаваясь мне. Красивая, жаждущая, я не мог оторвать от нее взгляд, не мог отстраниться, отпустить не мог. Наклонился к ее плечу, провел губами по нежной токкой коже шеи, делая дорожку к мочке уха, обжег легким укусом. Поддел пальцами свободной руки ее подбородок, поворачивая к себе, завладел теплым пахнущими ягодами губами.

Золотистые ресницы опустились, бросая веера теней на щеки. Сминая ее губы, лаская в медпенном поцелуе, начал двигать пальцами внутри нее. Толкнулся языком в ее рот, мучительно нежный, сплетаясь с ее языком, скользя по мягким губам, проникая пальцами быстрее. Сурьяна тихо простонала, я выпустил ее и сорвал с нее рубашку, и волосы блестящей медью рассыпались по спине, закрывая поясницу. Я провел руками по ее узкой талии, округлым бедрам. Сурьяна наклонилась, схватившись пальцами за полать, прогнулась. Сжав мягкие округлости, я резко вошел полностью, зашипев. Сурьяна качнулась назад, мне навстречу, судорожно хватая воздух, призывая не медлить, разжигая меня дотла. Я скользнул рукой по животу, начал двигаться, сначала медленно и размеренно, потом резче, быстрее. Внутри клети быстро стало душно. Сурьяна поддавалась моим рывкам иступленнее и отчаяннее, доводя нас обоих до вершины, тлея вожделением.

Я двигался быстро, глубоко и сильно, толкаясь, нависая, также опершись о полать, испуская короткие выдохи из пересушенного горла, врывался в ее сочащееся соками лоно беспрерывно, еще жестче и безудержней, так, что мне пришлось обхватить ее рукой поперек груди, и теперь с силой толкаться в нее, напрягаясь до темноты в глазах, вынуждая Сурьяну выгнуться дугой и испытывать силу моей страсти.