— нет. Его жадные губы на моей коже, грохот сердца, порывистые, едва сдержанные движения… Одного раза оказалось мало, он брал меня вновь и вновь, до изнеможения, до капель пота, стекавших по его виску, до приятных судорог в мышцах, предаваясь безумству, будто сам огонь Ярилого ока вошел в него и жег нещадно, купая в страсти и сладких, на грани нежности и грубости, боли и ласке. Наши тела сплетались, запахи смешивались, пьяня и кружа голову, и я давала волю своим желаниям, своей потребности в нем, и телу, лаская его и принимая.

— Осторожней, Сурьяна, — говорил, задыхаясь, волнуясь о моем самочувствии, но не в силах был оторваться сам, беря бурно и исступленно.

Это будет завтра, а сейчас — именно так. Больше, еще, горячее. И неважно, что будет потом. Я позволила себя принять эти ласки, купаясь в наслаждении, которого так боялась ранее. Теперь я могла пойти на этот шаг, окунуться в эти чувства, желания, в этот огонь, который будет греть своим жаром в моем не совсем светлом будущем. Хоть у княжича, кажется, имелись свои замыслы. Только вот если узнает правду, как отзовется? И как мне найти смелость признаться? Да и поверит ли?

Я выдохнула тяжело, открывая от спокойного спящего княжича взгляд. Кажется, пока мы спали, прошел мелкий дождь, и в щели струился свежий запах обильной росы, разбавляя наши запахи. Я чуть пошевелилась, и Вротислав тут же проснулся, сжимая меня еще крепче, зарывшись носом в волосы, шумно потянул в себя их запах.

— Замерзла? — спросил, оглаживая ласковым взглядом мое лицо, мягко касаясь пальцами щеки, обводя подбородок, шею, проведя по ключице. И только теперь было видно, как он молод, еще совсем еще мальчишка. И будто и не спал совсем, хотя так и было — короткий сон не в счет.

— Согрей, — попросила я, стыдясь собственных слов, но они сами бесстыдно срывались с губ, потому что меня сейчас границы дозволенного стерлись, размылись дождем.

Уголки губ Вротислава дрогнули в улыбке, он потянулся, поворачиваясь, и вот уже оказался сверху, прижимаясь губами к мои губам, проникая в глубоком поцелуе так упоительно, что под веками посыпались искры удовольствия. Спустился ниже, захватывая губами загрубевшую от прохлады вершинку соска, чуть втягивая и прикусывая слегка, разгоняя по телу жгучие волны дрожи. Прижался пахом, опаляя меня своим сильным возбуждением. Я задохнулась, вновь погружаясь в бурную реку моих и его чувств, соединявшихся в одно-единственное — жажду слиться и раствориться друг в друге.

Он склонился вниз. Я чувствовала каждый его вдох, когда он скользнул губами по животу и опустился ниже между бедер, коснулся губами чувствительной плоти, провел языком по складкам. Я выгнулась дугой от острой вспышки блажи, раскачиваясь в такт его движениям.

— Что ты делаешь?

Но он не останавливался, касался мягкими губами вновь и вновь, ласкал языком, пробираясь вглубь. Сбросив остатки смущения, больше не в силах сопротивляться, я доверилась ему, откидываясь на постель, пронзая его волосы пальцами. Тихо застонала от нарастающего бессилия и чего-то огромного сладко-дурманящего, настолько необъятного, что в глазах темнело. Он провел пальцами по влажным складкам и вошел, не успела я перевести дыхание. Задвигался неотрывно. А я сквозь ресницы и мутную пелену сознания наблюдала за ним, и все еще не верила, что это происходит со мной, кусала губы и сдерживала стоны от острых ощущений, чтобы те, кто был сейчас по ту сторону тонких стен, ничего не услышали, вдавливала пальцы в его лопатки, вздрагивая от каждого толчка, изгибаясь навстречу новым еще более мощным и твердым. Смотрела на него, как густеет сумрак в его радужках, оттененных прядями волос, что опали на лоб и скулы, он не выпускал из своего плена ни на миг, не давая передышки полнее глотнуть воздуха. А потом вдруг прикрыл веки, стиснув плечи, и рывками вторгался, и я ощутила, как в меня проливается горячее мужское семя. Вротислав замедлился, прижимаясь к саднившим от поцелуев губам, выплескивая всю свою страсть до последней капли, и я чувствовала, как он двигается во мне до упора, и выгибалась под ним, вбирая, впуская его глубже.

Нет. Такого не может быть. Но это была явь, живая, бившая наотмашь трепещущими волнами, где я на поверхности качалась в такт движениям Вротислава, пронзая его волосы и обхватив ногами пояс. В какой-то миг утихла, не в воле больше шевелиться, потому что силы разом покинули меня, оставляя только лихорадочную дрожь. Вротислав провел ладонью по бедру к поясу, посмотрел в глаза, а мне хотелось сгореть от стыда, от его жгучего, полного каким-то невыносимым удовольствием и, вместе с тем, острого взгляда. И хотелось прикрыть себя руками, настолько мукой это показалась. Губы пекло, и между ног горячо и слишком влажно.