Сайденхем поманил ее красным пальцем, к которому прилипли кусочки чего-то желтого. Уортон нахмурилась, но подошла. Айзенменгер последовал за ней.

— Чертовски трудная работенка, столько крови! — посетовал Сайденхем.

— Да что вы говорите?! — с преувеличенным сочувствием откликнулась Уортон.

Он метнул в ее сторону гневный взгляд, но никак иначе на эту колкость не отреагировал и продолжил многозначительным тоном:

— Вокруг наружных половых органов имеются следы…

Его замечание прозвучало вовсе не удрученно или смущенно, как можно было бы ожидать, а скорее с радостным Возбуждением.

— Ее изнасиловали?

Доктор кивнул:

— Все ее влагалище залито кровью, но сперму, я думаю, мы тоже найдем.

В Беверли Уортон это известие не пробудило никаких эмоций. По крайней мере, вслух она никак не отреагировала на слова доктора. Всего-навсего еще одно осквернение тела. Выпотрошенный труп уже был явлением столь жутким и странным, само его существование настолько не поддавалось объяснению, что изнасилование по сравнению с ним выглядело делом обыденным и понятным.

— Изнасилована и убита, — пробормотала она. — Очень хорошо.

Айзенменгер никак не отреагировал на ее замечание, только еще раз взглянул на тело девушки, а затем поднял голову, обратив взор к стеклянному куполу. Он знал, слишком хорошо знал, что изнасилование с последующим убийством — вещь вполне обычная, в отличие от всего остального, проделанного с трупом в данном случае. Переведя взгляд на Уортон, он увидел, что вновь вскрывшееся обстоятельство целиком и полностью завладело ее мыслями.

— Инспектор!

Подошел один из судебных медиков, держа в руках корзину для мусора, набитую каким-то тряпьем. Сверху красовался шикарный дорогой бюстгальтер.

— Где вы это нашли?

Медик указал в дальний угол.

— Вон там, под одним из столов.

Уортон поворошила одежду. Кровавых пятен видно не было.

— Переложите все это в мешок и подпишите каждую вещь, — распорядилась она и добавила уже безо всякой необходимости: — И поаккуратнее, пожалуйста. — Внезапно инспектор преобразилась, и теперь ее лицо буквально светилось от удовольствия.

Айзенменгер, чувствуя, что интерес к нему угас, и сам не испытывая интереса к происходящему, спросил: