Эти трудности чувствовались даже в хорошие времена. Впрочем, на Сицилии хорошие времена не длились подолгу, и с наступлением девятнадцатого века участь крестьян значительно ухудшилась. Отмена феодализма, которая произошла только в 1812 году, разрушила экономику внутренних районов. Это выразилось в распаде многих больших хозяйств, что, в свою очередь, привело к снижению их эффективности и ознаменовало собой начало эпохи капитализма в его самом сыром проявлении. Gabelloti, которые платили баронам фиксированную сумму за право возделывать их землю, имели все основания извлекать максимальный доход из собственности. Заработная плата – там, где ее вообще платили, – была урезана из-за изобилия рабочей силы: в результате демографического взрыва в начале девятнадцатого века население Сицилии увеличилось до двух миллионов. Это число намного превышало то количество человек, которое мог прокормить остров, а тяготы сицилийских крестьян лишь умножались из-за природных катаклизмов: наводнений, засух, оползней – и, в довершение всего, ужасного землетрясения, которое в 1908 году стерло с лица земли город Мессину и привело к гибели восьмидесяти тысяч человек. В западных районах острова царила такая нищета и нужда была столь ужасна, что в период с 1870 до 1910 года примерно треть его населения эмигрировала, вначале в города Северной Италии, а затем все больше – в Соединенные Штаты.

Одним из побочных эффектов этого беспрецедентного исхода мужчин, женщин и детей стало то, что после 1890 года практически каждая сицилийская семья имела друзей или родственников в больших американских портовых городах, особенно в Нью-Йорке и Новом Орлеане.

Для тех, кто остался на острове, нищета и отсутствие перспектив постепенно сделали преступления обычным явлением во второй половине девятнадцатого века. Будучи поставленными перед выбором: всю жизнь гнуть спину среди засушливых полей в борьбе за выживание или вести притягательную «плохую жизнь», mala vita, – карьерой вора или мелкого мошенника прельщались тысячи молодых сицилийцев. Их в конце концов ловили и сажали в тюрьму, там они перемешивались с куда более серьезными преступниками и, выходя на свободу, нередко становились наемниками значительно более опасных банд. Вдобавок к этому преступления на острове слишком часто сопровождались насилием. Власть правительства в сицилийской глубинке никогда не была абсолютной, и провал инициативы итальянского государства, ставившей целью ограничить применение оружия рамками полиции и армии – иными словами, воплотить в жизнь то, что историки назвали бы «монополией на насилие», – означал, что большинство мужчин по обыкновению носили оружие. Ежегодный уровень убийств на западе Сицилии, который к 1890 году достиг шестидесяти семи смертей на тысячу человек, был в 50 раз выше, чем на материковой Италии, и красноречиво свидетельствовал о склонности сицилийцев пускать в ход ножи и пистолеты для решения проблем.

Свою роль в распространении Мафии играл и другой фактор, уникальный для Сицилии. Это была готовность широких слоев населения острова к заговорам и мятежам против ненавистных властей. Еще в конце восемнадцатого века, после событий Французской революции, сицилийская полиция начала составлять отчеты о тайных обществах, собрания которых проходили в отдаленных сельских районах, где приносились клятвы верности и плелись заговоры с целью свержения монархии Бурбонов. Поначалу число их было невелико, но оно все увеличивалось; к середине 1830-х годов таких групп было множество, и их стало еще больше десятью годами позже, когда на пике непопулярности правительства Неаполя один дворянин из Палермо отметил: «Все хорошие граждане стали организовываться в тайные общества». Условия для формирования таких групп оставались благоприятными даже после объединения Италии в 1860 году. Одно из первых воззваний нового режима – о всеобщей воинской повинности – побудило сотни сицилийских юношей бежать в глубь страны и стать бандитами, не в последнюю очередь из-за повсеместно циркулировавших слухов о том, что молодых людей, отправившихся служить на материк, подвергали кастрации.

Сицилийские «братства» и «секты» обычно организовывались вокруг «капо», или капитана, который часто являлся gabelloto. Нередко они заимствовали идеи и символику масонов, тайного братства, имевшего многовековую историю, чья мрачноватая слава и любовь к ритуалам послужили источником вдохновения для множества подобных обществ. Были и другие, которые вдохновлялись иным: они хранили преданность радикальному деревенскому священнику или вступали в ряды вооруженных формирований, принимавших участие в мятежах против ненавистных Бурбонов в 1820, 1848 и 1860 годах, и снова поднялись, чтобы поддержать восстание сицилийских националистов в 1866-м. У каждой из этих групп имелись оружие и люди; каждая ненавидела правительство и полицию.

«Секты», подобно преступникам и политикам, занимались обретением контроля над людьми, и для них казалось естественным предлагать своим согражданам защиту: вначале от Бурбонов, затем от их личных врагов – и ожидать платы за свои услуги. Через год или два, как и следовало ожидать, защита превратилась в рэкет[26]. Землевладельцы, фермеры и обычные жители деревень обнаружили, что они больше не платят за защиту от Бурбонов. Защита, за которую они теперь платили, была защитой от самих «сект».

Существовало ли в братствах, потихоньку формировавшихся на Сицилии между 1800 и 1860 годами, централизованное руководство в каком-либо виде, до сих пор точно не известно. Немногие сохранившиеся свидетельства утверждают, что одни из первых мафиози, по всей видимости, присоединились к восстанию 1866 года с конкретной целью: обшарить полицейские участки и сжечь хранившиеся там секретные доклады. Имеются предположения, что первые криминальные «семьи» появились в Палермо и его окрестностях и распространились во внешний мир оттуда, но в то же время есть множество свидетельств, что слово «Мафия» обретало для разных людей разный смысл. В некоторых изложениях присутствует, с одной стороны, «верхняя Мафия» – состоящая из баронов, gabelloti, священников и адвокатов, а с другой – «нижняя Мафия», в которую входили преступники из крестьян, совершавшие преступления по указанию своих руководителей и пользовавшиеся взамен их защитой. В такой интерпретации событий Мафия применяла насилие, чтобы стать единым целым с правительством Сицилии, что объясняет, почему ее так трудно было сдерживать. Другие писатели, включая нескольких полицейских, задачей которых было поддержание порядка на острове, считают, что «Мафия» – не что иное, как образ мышления. С точки зрения этих авторов, слово представляет собой образец сленга, обозначающий дерзкую самоуверенность и гордость, присущую всем сицилийцам; никакого тайного общества не было и в помине, а были просто группы людей, не терпевших угнетения. Потребовались десятилетия и свидетельства многочисленных информаторов, чтобы ко всеобщему удовлетворению доказать, что Мафия представляла собой организованную и очень реальную силу.

Самые ранние письменные упоминания о существовании общества датируются лишь 1865 годом, когда префект Палермо уведомил свое начальство о том, что «так называемая Маффия» создает проблемы в его районе. Префект почти ничего не знал об этой группировке, хотя считал, что она существовала уже некоторое время, а недавно стала более наглой во многом благодаря тому, что попытка правительства утвердить свою власть на Сицилии провалилась. На протяжении следующих сорока лет несколько префектов, сменявших друг друга, и их начальники полиции пытались разобраться в этой ситуации, хотя и не слишком энергично. «Маффия» из их расследований предстает не единым тайным обществом, со штаб-квартирой и централизованным руководством, – а всего лишь скоплением банд, почти не связанных между собой и называемых cosche[27] – итальянским словом для обозначения листьев артишока, плотно собранных природой в одной прикорневой розетке. Такие группы, которым более поздние авторы дали название «семья»[28], насчитывали где-то от пятнадцати до нескольких сотен человек. В большинстве городов имелась только одна cosca[29] (хотя в крупнейшем из них, Палермо, их было несколько), но было бы опасной ошибкой предполагать, что они мирно сосуществовали. Сицилийскую Мафию проще представить как сельское, а не городское явление, при котором ее семьи идентифицировали себя с территорией, находившейся под их контролем и обычно включавшей в себя большие сельскохозяйственные угодья за стенами их города. Таким образом, границы сферы влияния почти каждой cosca соприкасались с границами влияния других банд, что означало постоянное пребывание в напряженном состоянии взаимных подозрений и периодических яростных конфликтов. Возникавший в результате мутный вихрь постоянно меняющихся взаимных симпатий затруднял даже для самих членов семей понимание того, какие отношения связывали их с Мафиями других городов.

В те смутные времена для каждого капо было жизненно важно полагаться на верность своих людей. Корни многих семей Мафии уходили в кровные отношения: отцы, сыновья, дядья и кузены могли доверять друг другу в большей степени, чем незнакомцам. Новобранцам предстояло пройти устрашающий ритуал инициации. Эта практика, как показывают разрозненные свидетельства, проводилась почти одинаково во всех семьях, а основная ее форма была заимствована из масонских обрядов. Посвящаемого вызывали, как правило не давая времени на подготовку, часто на рассвете, в какое-нибудь отдаленное место, где его уже ожидали будущий капо и несколько сопровождающих. Там, согласно полицейскому отчету 1880 года,

Клятва приносилась в присутствии троих членов, один из которых обвязывал палец [кандидата] нитью, прокалывал его и выдавливал несколько капель крови на святое изображение [обычно Богородицы]. Затем оно сжигалось, и пепел развеивался по ветру. Нить символизировала нерушимую связь каждого члена с другими; пепел означал, что как нельзя вернуть бумаге первоначальную форму, так и для члена общества невозможно покинуть его или нарушить свои обязательства.