Утром загремели литавры и запели трубы, и из польского лагеря выступило неприятельское войско. Ляхи стали тесно наступать на выстроившихся казаков, блистая медными доспехами и целя пищалями. Как только увидели казаки, что польское войско подошло на выстрел, все разом грянули в пищали и палили из них не переставая. Ряды за рядами задние заряжали самопалы и передавали передним. Почувствовали ляхи, что густо летели пули и жаркое становилось дело, и когда попятились назад, то многих не досчитались в своих рядах.

Отступив, поворотили поляки на казаков пушки. Тарас издали увидел, что будет беда Незамайковскому и Стебликовскому куреням, и зычно крикнул:

– Выбирайтесь скорей от возов, и садись всяк на коня!

Не успели все отбежать от возов, как грянули огромные чугунные пушки, и много нанесли они горя. Как и не бывало половины Незамайковского куреня!

Как же вскинулись казаки! Как схватились все! Как закипел куренной атаман Кукубенко, разом вбился он с остальными незамайковцами в самую середину неприятеля! В гневе иссек он в капусту первого попавшегося ляха, многих сбил с коней, пробился к пушкарям и отбил пушку. А уж там хлопочет уманский куренной атаман Остап, и Степан Гуска уже отбивает главную пушку. Там, где прошли незамайковцы – так там и улица, где поворотились – там и переулок. Редели ряды врагов, и снопами валились ляхи! А у самых возов – Вовтузенко, а спереди – Черевиченко, а у дальних возов – Дегтяренко, а за ними – куренной атаман Вертихвист и дюжий казак Мосий Шило рубили ляхов в капусту.

Выступил вперед знатный лях, пятьдесят слуг приведший с собою. Сбил он на землю Дегтяренко и, замахнувшись на небо саблей, кричал:

– Нет из вас, собак-казаков, ни одного, кто бы посмел противостать мне!

– А вот и есть же, есть такие, которые бьют вас, собак! – сказал и выступил вперед Мосий Шило. И уж как рубились они! И наплечники, и зерцала погнулись у обоих от ударов. Замахнулся всей рукой, а жилиста была крепкая рука, и ударил тяжело ляха по голове. Разлетелась медная шапка, зашатался и грохнулся лях на землю. А там уже выезжал Задорожный со своими, ломил ряды куренной Вертихвист, и выступал Балабан.

– А что, паны, – сказал Тарас Бульба, перекликнувшись с куренными. – Есть еще порох в пороховницах? Не ослабела еще казацкая сила? Не гнутся ли казаки?

– Есть еще, батька, порох в пороховницах! Не ослабела еще казацкая сила, еще не гнутся казаки!

И наперли сильно казаки, совсем смешали все ряды. Все бежали ляхи к своим знаменам, но не успели они вновь выстроиться, как уже куренной атаман Кукубенко ударил со своими незамайковцами им в самую середину и напал прямо на толстопузого полковника. Не выдержал полковник, поворотил коня и пустился вскачь, а Кукубенко далеко гнал его через все поле. Степан Гуска накинул ему с одного раза аркан на шею, весь побагровел полковник, и дюжий размах вогнал в него гибельную пику.

Оглянулись казаки, а уж там, сбоку, Метелица угощает ляхов, шеломя того и другого, а с другого бока напирает со своими атаман Невеличкий, а у возов бьет врагов Закрутигуба, а у дальних возов третий Писаренко отогнал уже целую ватагу. И уж схватились и бьются у других возов.

– Что, паны, – перекликнулся Тарас, проехавши впереди всех. – Есть еще порох в пороховницах? Крепка ли еще казацкая сила? Не гнутся ли еще казаки?

– Есть еще, батька, порох в пороховницах! Не ослабела еще казацкая сила, еще не гнутся казаки!

А уж упал с воза Бовдюг, получив прямо под сердце пулю, и Балабан, куренной атаман и доблестнейший казак, скоро после него грянулся на землю. Успел сказать он, чуя смертные муки:

– Сдается мне, браты-казаки, умираю хорошей смертью: семерых изрубил, девятерых копьем исколол, истоптал конем вдоволь, а уж не помню скольких достал пулей. Пусть же цветет вечно Русская земля!

Упал куренной атаман Бородатый обезглавленным трупом, и Мосия Шило достала самопальная пуля. Пошатнулся Шило, наложил руку на смертельную рану и проговорил:

– Благодарю бога, что довелось мне умереть при глазах ваших, товарищи! Пусть же после нас живут еще лучше, чем мы, и красуется вечно любимая Христом Русская земля!

И вынеслись из тел казацкие души, подняли их ангелы под руки и понесли к небесам. Хорошо будет им там. «Садитесь, казаки, рядом, – скажет им Христос, – вы не изменили товариществу, бесчестного дела не сделали, не выдали в беде человека и сберегали мою веру».

А уж подняли на копье Метелицу. Уж голова другого Писаренко, завертевшись, захлопала очами. Уже надломился и бухнулся на землю изрубленный Степан Гуска. Уже убиты Невеличкий, Задорожный, Черевиченко, и только три куренных атамана оставались в живых. И уже скакал к Тарасу Голокопытенко, со словами, что прибыла к ляхам на подмогу свежая сила, а за ним – Вовтузенко, а следом бежал без коня Писаренко, крича, что новая валит к врагу еще сила. Но стояли еще казаки, каждый бился как молния, на все стороны, действуя и саблей, и прикладом, и копьем, каждый видел перед собой смерть и старался только подороже продать свою жизнь.