Мейв не спала, смотрела репортаж об осаде собора. Я выключил телевизор, потом взял ее за руку.

— Привет, — сказал я.

— Я тебя видела по ящику, — улыбнулась мне Мейв. — Ты в этом костюме всегда такой красивый. На чье крещение ты его надевал?

— Крисси, — ответил я.

— Крисси, — повторила моя жена и вздохнула. — Как там наша малышка Пик?

— Прошлой ночью приходила в гнездышко, — ответил я. — Забыл тебе сказать. Я многое забыл сказать тебе, Мейв…

Она подняла руку, приложила палец к моим губам:

— Я знаю.

— Мне не следовало уделять столько времени работе. Я хочу…

— Прошу тебя, не надо ничего такого хотеть, — тихо сказала она. — Я же поняла, когда мы только познакомились, как ты предан своей работе. Я так гордилась тобой, глядя, как ты разговариваешь с журналистами. Для меня это было, ну, словно вдохновением.

— А что, по-твоему, было вдохновением для меня? — сказал я, стягивая с нее одеяло.

— Нет, только не на этих новых простынях. Подожди. Я припасла для тебя подарок.

Мы с ней всегда обменивались подарками в канун Рождества, обычно часа в три утра, после того как укладывали под елку очередной велосипед или игрушечную железную дорогу.

— Чур я первый, — сказал я, доставая из сумки красиво обернутую коробку. — Идет?

Я разорвал обертку и показал Мейв портативный DVD-проигрыватель и стопку купленных для нее дисков. Это были записи старых черно-белых детективов, Мейв любила их больше всего.

— Я сюда как-нибудь еще и жареные куриные крылышки протащу. И все будет как в старые добрые времена.

— Ты просто сорвиголова, — ответила Мейв. — А теперь мой подарок.

Она достала из-под подушки обтянутую черным бархатом коробочку, в каких продают драгоценности, и протянула ее мне. Я открыл крышку. В коробочке лежала одна-единственная золотая серьга — колечком. В конце восьмидесятых, когда мы с Мейв познакомились, я носил похожую.

Я расхохотался. Собственно, расхохотались мы оба.

— Надень ее, — попросила Мейв.