Джек присел в луже крови на корточки, сжал плечо друга.
— Даю слово, — сказал он. — Она получит полную долю. Поступит в университет. Все будет, как ты хотел.
— Точно, — тихо сказал Фонтейн. — Она уже полторы тысячи баллов набрала, я тебе говорил?
— Сто раз, — усмехнулся Джек.
Фонтейн, казалось, успокоился и теперь понемногу впадал в забытье. Джек увидел, как его тело свело предсмертной судорогой. Он умер.
Глаза Джека оставались сухими. Он встал, протянул «ка-бар» одному из своих людей, наблюдавшему за этой сценой.
— Отрежешь ему кисти рук и голову, сложишь в мешок, — сказал он. — Мы унесем их с собой. Нельзя допустить, чтобы копы установили его личность.
— А я хочу быть машинкой! — заныл сидевший за доской «Монополии» пятилетний Трент Беннетт. Девятилетний Рикки схватил лежавшую в клетке «ХОД» фишку. Трент заплакал.
Брайан Беннетт недовольно выкатил глаза. Вы только подумайте, он делает порученное ему дело, находит для пострелят занятие. Он им даже настоящую доску для игры выдал, и что, они хоть как-то ему помогают? Да ни фига.
Мэри-Кэтрин, их новая няня, сказала, что ей нужно на минутку выскочить в магазин. Дедушка в церкви. Вот и получилось, что за главного остался он, Брайан.
Услышав, как открывается входная дверь, он встал и вышел в прихожую. И увидел, что в дверь протискивается пышная рождественская елка. Войдя за ней следом, Мэри-Кэтрин стянула с головы шапочку и провела ладонями по красному, покрытому испариной лицу.
Брайан, приоткрыв рот, смотрел на нее. Так она, значит, за елкой ходила! Это ну вроде как здорово.
— Скажи-ка, Брайан, — сказала она со смешным ирландским акцентом. — Ты знаешь, где у мамы с папой хранятся елочные украшения?
Двадцать минут спустя все дети выстроились в гостиной, передавая по цепочке украшения стоявшей на шаткой стремянке Мэри-Кэтрин. Конечно, ее елке до маминой далеко, думал Брайан. У мамы она была покрасивее, чем в витринах универмагов стоят. Но все же, если честно, Мэри-Кэтрин — это лучше, чем совсем ничего.
Когда я поднялся на сооруженный у пропускного пункта помост и увидел перед собой репортеров, внутри у меня все словно онемело. Когда приходится выступать перед журналистами, я всегда нервничаю. Однако сегодня, узнав от Уилла Мэттьюса о том, что наш комиссар приказал провести пресс-конференцию, я добровольно пошел на это.
Я знал, что укрывшиеся в соборе подонки будут смотреть телевизор, и хотел, чтобы они увидели меня, услышали то, что я скажу.
Я окинул взглядом скопление камер, потом уставился в объектив той, что была ко мне ближе всех.
— В течение последнего часа, — сказал я, — была предпринята попытка освобождения заложников. Произошла перестрелка. Убиты агент ФБР и один полицейский. Еще двое ранены.
— Почему было принято столь поспешное решение? — спросил стоявший в первом ряду телерепортер.
— В свете сложившейся ситуации приказы тех, кто руководит проведением операции, не комментируются, — ответил я.