«Состояли выборы первого секретаря обкома КПСС. На эту должность «снизу», непосредственно партийными организациями, было выдвинуто 28 кандидатур. После того, как часть кандидатов взяла самоотводы, в список для тайного голосования были включены первый секретарь Волгоградского горкома КПСС А. Анипкин, первый секретарь Советского райкома КПСС Волгограда И. Рыбкин и заведующий отделом обкома КПСС В. Кочетов. Все они опытные партийные работники. А. Анипкин – один из немногих «аппаратчиков», участвовавший практически во всех общегородских митингах и отстаивавший на них линию партии. На стороне И. Рыбкина – молодость, отрицание всяческих догм, умение овладеть вниманием самых различных аудиторий. Большую жизненную школу прошел В. Кочетов, успешно проработавший и директором завода, и на различных партийных должностях. Каждому предоставили слово, чтобы контурно очертить пути выхода из прорыва…».47
«Их слушали, с ними спорили, советовались. Обо всем: структуре нового обкома, методах подбора и выбора секретарей райкомов и первичек, связи партии и Советов, влиянии коммунистов на хозяйственную деятельность.
Дольше всех стоял на трибуне – так много было вопросов – 49-летний Александр Михайлович Анипкин. Свою программу он излагал по регламенту, как и все, 15 минут. Но когда человека принимают всерьез, о регламенте не думают. Так было и с ним.
При обкоме КПСС, считает А. Анипкин, вместе с Волгоградской ВПШ (Высшая партийная школа –
Излагаю программу А. Анипкина конспективно, понимая, что от этого она многое теряет. Вот на какой момент хочу я обратить внимание: первого секретаря горкома КПСС А. Анипкина видели на всех митингах, где он почти всегда бесстрашно вступал в полемику с любой аудиторией. Поэтому не пустой фразой выглядели для всех такие его слова:
– Мы не должны упрощать обстановку. В городе и области есть силы, которые стремятся сокрушить существующий порядок, в буквальном смысле слова рвутся к власти. Нередко люди отдают свои голоса тем, кто разоблачает, кричит громче других, вместо конструктивной критики занимается самым настоящим шельмованием.
Поэтому очень важно преодолеть испуг перед требованиями на митингах, уверенно и настойчиво проводить свою политику. Задача нового обкома состоит в том, чтобы научить людей различать фальшивые ноты в критике ради разрушения, подменяющей критику ради дела.
При тайном голосовании Александр Михайлович Анипкин набрал число голосов, вдвое превосходящее тех, что поданы за его ближайшего соперника (И.П. Рыбкина –
Западные газеты тоже не обошли вниманием те волгоградские события – подробные статьи разместили «Гардиан»50, «Нью-Йорк Таймс»51 и «Филадельфия Инкуайрер»52. Было достаточное количество академических публикаций.
Работая над этой книгой, я еще раз внимательно перелистал англоязычную литературу, которая определила западный нарратив интерпретации тех волгоградских событий 30-летней давности. Среди таких публикаций – книга американского профессора Стивена Фиша (Steven Fish). Подробно описывая те события, автор очевидно пересказывает чьи-то слова о том, что Александр Анипкин играл из себя демократа и что это Анипкин специально "слил" Игорю Гамаюнову компромат на Калашникова (незаконное предоставление квартире дочери), чтобы инспирировать ситуацию и сесть в кресло первого секретаря обкома.53
Относительно того, был ли папа органичен в своих демократических устремлениях, я, по-моему, написал весьма подробно. Что же касается «Огонька», то из многочисленных бесед с папой знаю, что та статья Гамаюнова была для него полной неожиданностью. Да это и без разговоров было понятно по его реакции на статью – я же хорошо помню. Поверьте – мне, как никому другому, было важно знать, стоит ли за этим папа. Я знаю точно – ничего он не «сливал». Это было не в его характере и не соответствовало этике взаимоотношений среди партработников. Все-таки отец был человеком системы. Они с Калашниковым были оппонентами, политическими соперниками – это правда. Но отец никогда не использовал в своей полемике с ним запрещенные методы подставы и ударов в спину. Отец был всегда с открытым забралом. Как я уже писал, именно он открыто выступил на бюро обкома в 1989 году против присвоения Калашникову звания Героя Социалистического Труда, сказав, что "Владимиру Ильичу не звание Героя надо давать, а уходить в отставку".
Но мало ли… Может, папа не все рассказывал. В общем, я позвонил самому Гамаюнову. К сожалению, сам Игорь Николаевич болел и не мог говорить. Но я долго разговаривал с его супругой, которая была редактором его статей и в курсе всего, что касается его работы. Она сразу сказала, что "Анипкин не имел никакого отношения к той публикации". Всю информацию для статьи, по ее словам, поставляли волгоградские экологи, с которыми Гамаюнов общался во время своего приезда в Волгоград.
О том, что папа не имел никакого отношения к статье в «Огоньке» напрямую вытекает и из воспоминаний самого Игоря Николаевича.54 Кроме того, в апреле 1990 года он публикует на целую полосу в «Литературке» статью «До и после отставки. История одного политического банкротства», где рассказывает об судьбе своей публикации в «Огоньке». Там он, в частности, называет имя того, кто раскрутил тему с квартирными злоупотреблениями: «Одна из тех, кто изобличал, – Зинаида Петровна Кутявина. <…> Благодаря ее письмам была, наконец, проведена проверка. Ее группа, объединенная лозунгом «За социальную справедливость», выходила на ступеньки обкома с хлесткими плакатами, разоблачающими закулисные дела власть имущих…».55
Фамилию Кутявиной в то время знали многие волгоградцы, в том числе и я. Папа время от времени не без юмора вспоминал Зинаиду Петровну. Она была настоящей грозой высокопоставленных партийных и исполкомовских работников города и области. Ее боялись все, поскольку она постоянно писала жалобы в ЦК на малейшие, по ее мнению, злоупотребления местного руководства. А работала З.П. Кутявина, вы не поверите, – в школе! Была директором, потом ее за те же письма в ЦК убрали с директорства, и она работала обычной учительницей в Дзержинском районе Волгограда. У нас сохранился шуточный поздравительный альбом, который папе на его 50-летие 22 июня 1990 подарили коллеги. Там с внутренней стороны обложки приклеен незапечатанный почтовый конверт с надписью: «Remember about Zina!».
Получается, что это по жалобе З.П. Кутявиной КПК (комитет партийного контроля) при ЦК КПСС проверял информацию о «квартирных делах» до опубликования статьи в «Огоньке». То есть, об этом знали люди. Да, не широкие слои населения, но сам факт появившихся из неоткуда квартир у детей четырех секретарей Волгоградского обкома не был секретом, как минимум, для простых очередников квартир, которых отодвинули ради номенклатурных детей. Те обделенные очередники, видимо, и поделились своим горем с Зинаидой Петровной. Ну а дальше – Кутявина знала свое дело.
Но как же эта ложь про моего отца перекочевала в академические публикации, в частности, в работу Стивена Фиша? Смотрим по ссылке в его книге.56 Там два человека, с кем политолог провел интервью 4 июня 1991 года – Лукашёв и Сосипатров. В преамбуле Фиш прямо пишет, что за материалы полевого исследования, на которых основана книга, он благодарен людям, «которые сделали и продолжают делать русскую демократическую революцию». В списке этих «отважных мужчин и женщин» Игорь Лукашев.
Напомню читателю, что именно Игорь Лукашев был соперником моего отца на выборах в народные депутаты РСФСР и, выйдя с папой во второй тур, проиграл ему. Иными словами ученый, по идее призванный соблюдать нейтральность и объективность, требуемые методикой любого прикладного исследования в социальных науках, на деле даже не скрывает, что всё его полевое исследование основано на данных исключительно одной стороны – так называемых «демократов», которым Фиш явно симпатизирует. Неужели начинающему тогда ученому не пришла в голову мысль, что «демократ» Лукашев, проигравший «партократу» Анипкину выборы 1990 года, мог в своих оценках быть, скажем мягко, не всегда беспристрастным? А, может, Фиш не знал, что Лукашев проиграл Анипкину выборы? Тогда это еще хуже для исследователя.
Я думаю, все Стивен Фиш прекрасно знал – он ведь открыто заявил свои симпатии «демократам» в начале книги, не пытаясь даже скрывать свою ангажированность. В противном случае, ему ведь ничего не мешало встретиться с моим отцом и выслушать его версию событий. Папа с удовольствием бы дал интервью начинающему политологу из Принстона. Это было бы проще пареной репы. Телефон приемной первого секретаря обкома был в любом телефонном справочнике Волгограда. Отец всегда с удовольствием общался с журналистами и учеными. Более того – он в июне 1991 года большую часть времени проводил в Москве, то есть, не надо было бы даже ехать в Волгоград. Но Фиш даже не пытался связаться с Анипкиным. Или пытался, но папа отказался? Тогда, значит, я напрасно критикую Фиша?
Все эти вопросы я задал ему самому перед большой конференцией специалистов по России в Сан-Франциско в ноябре 2019 года, на которой я сам участвовал с докладом. На ней был заявлен и Стивен Фиш, который, судя по статусу в мессенджере, прочитал мою записку с предложением встретиться и обсудить все эти вопросы. Никакого ответа не последовало. Из этого я могу сделать только один вывод: профессору не хотелось обсуждать неудобные вопросы. Но они остались. И, в конечном итоге, это вопросы профессиональной чистоплотности ученого.
То же самое касается и второго информанта Фиша – Сосипатрова. Если Игоря Лукашева я знал и даже лично видел на одном из тех волгоградских митингов, то фамилию «Сосипатров» я даже никогда не слышал. Мне зимой 1990 года было 17 лет и я был политическим животным, то есть политика меня интересовала больше всего на свете, но я никогда не слышал это имя. Пришлось поспрашивать у знакомых и коллег. Может, этот информант все-таки представлял иную точку зрения? Выяснилось, что Владимир Сосипатров был активистом Демократической России, потом партии Демократический выбор России. Иными словами, из тех же политических оппонентов отца, что и Игорь Лукашев. Значит, вопросы к научной этике профессора Фиша остаются.