… Сама герцогиня, как и её сестра, происходила из древнейшего в империи Каролингов магического рода, в котором первым волшебником был обыкновенный такой пэр Режинальд Андрэ Норбегунд де Ламбижьон, имеющий в подданстве поименованное герцогство, в то далёкое время населённое изначально, премущественно простецами - крестьянами.

Но пэр был настолько пылок и плодовит, что ни разу не отказался от права первой ночи у своих подданнных, невзирая на то, графская ли это жена или рыцарская или даже крестьянская, зачиная юным, познанным им женщинам детей - полукровных волшебников. Так умножилось число магов в герцогстве Лабижьон. От полукровных, начинённых страстностью, приобретённой от отца, мужчин, народилось много других полукровок, а в следующие поколения рождались от него же, главного производителя, уже чистокровные, благородные или нет, волшебники и ведьмы. Герцог Режинальд Андрэ Норбегунд всегда зачинал сыновей. Это было в его природе, как сказал бы неизвестный герцогу, не знавшему даже благородной латыни, так прост он был и тёмен, древний грек Платон.

Режинальд де Ламбижьон присоединил ещё и крошечное графство Аттери, приняв его, как дар, во искупление первой ночи с юной супругой своего нового вассала. Тот был изрядно удивлён рассказом новоиспечённой жены об отсутствии общепринятого тогда в высших слоях общества ритуального перешагивания через неё, лежащую в постели в одной рубашке, в первую ночь по праву сюзерена. Герцог, будучи верен своему обычаю передавать свой волшебный дар вагинально, всё же поял деву и зачал молодой женщине очередного наследника, теперь и новой вассальной графской династии.

Обесчещенный, в его понимании, граф д`Аттери очень хотел, чтобы жена скинула непрошеный «дар» сеньора, заставляя ни в чём не повинную, но для него, в его глазах «провинившуюся» супругу во все месяцы беременности убираться в замке наряду со служанками и стягивать с него самого сапоги перед укладыванием в супружескую постель, а это дело не из простых для беременной женщины на последних месяцах! - но… всё равно, не вышло. Слишком крепкими были дети герцога, и ещё ни одна забрюхатевшая от него женщина, какой бы юной и слабенькой она ни казалась, не скинула плод и даже не разродилась преждевременно. Речь не шла даже о распространённых в ту пору родах мёртвых младенцах, ибо дело акушерства было ещё в самом зачатке. Но нет, сыновья герцога рождались сильными и крупными бутузами.

На монетах, что чеканились в герцогстве, изображён был трудолюбивый, поистине не ведающий покоя… пенис герцога. В народе золотые монеты прозвали «елдой», но герцогу было всё равно. Он, человек девятого века, по нравам был недалёк от собственных крестьян. И ему было сугубо наплевать, что его драгоценность - член - подданные называют расхожим народным словцом. Он наплодил много сыновей и даже дочерей - случались и такие казусы - всем четырём своим жёнам, разумеется, по очереди, просто переживая их короткий детородный век. Когда супруга старилась и не могла боле зачать, герцог разводился с нею вопреки воле Папы Римского и брал в жёны молоденькую, но обязательно девицу. Любил он первые брачные ночи, хотя должен был уж попривыкнуть к дефлорациям чужих жён.

Так, от четырёх супруг и пошёл многоплодный, но к началу пятнадцатого столетия столь истощившийся род герцогов д`Аттери де Ламбижьон, что рождались уже лет сто пятьдесят, при последнем герцоге Жане-Анри с обязательным, «коренным» родовым именем Норбегундус, одни только дочери. Он, от избытка их, повыдавал часть дщерей замуж за влиятельных французских магов - графов, а часть оставил в девушках для воспитания братьев.

Сыновья у герцога тоже рождались, но либо мёртвыми, либо болезненными и умирали, не дожив и до десяти лет. Герцогство же можно было передать по наследству только семнадцатилетнему, вошедшему в совершенные лета, сыну. Но герцог умер, а две дочери от последней и предпоследней слабых жён - родственниц по двум ветвям семьи из четырёх, многократно между собою женившихся и от того таких ослабленных, когда дело касалось деторождения, остались.

При Жане-Анри, видевшем бесплодные попытки взрастить сына, был введён закон о возможности наследования герцогства женщиной или даже девицею, достигшей возраста в двадцать один год.

Валенсия стала герцогиней потому, что обе старшие женщины и все сводные и родные сёстры отказались от наследования - слишком хлопотным им, абсолютно домашним благовоспитанным дамам, казалось управление магическим государством.

Молодая герцогиня вышла замуж за неродовитого приезжего дворянина из глуши Англии, а потом удачно выдала сводную сестру замуж за французского графа из чистокровнейшей семьи волшебников, происходивших от первой династии королей франков - Меровингов. Этот род по праву считался одной из побочных ветвей семьи самых древних франкских королей. В восьмом веке семья стала магической, и началась история того семейства волшебников с магглорождённого, хоть благородного по чистоте маггловской крови, мага Стихий.

Прекрасен был союз совсем юной, пятнадцатилетней новой герцогини Жиневры и графа Ланселота дю Превелье д`Аттифе, но не по любви был заключён он, и история герцогства Ламбижьон заканичивается на этой бесплодной паре. Маги попали в маггловское, богатое герцогство Бургундское.

В Англии были совсем другие порядки. Британские маги - лорды и немногочисленные графские семейства - в отличие от французов, не претендовали на власть над большим числом магглов. Они имели по несколько подвластных деревушек, рыцарей - магглов, защищавших их земли от других, чужих рыцарей - магглов, да замок, очень хорошо укреплённый по маггловским меркам с обязательным добавлением магических уловок.

Так бургундская герцогиня потеряла свой титул, подарив и себе, и возлюбленному супругу графские короны. И род Снейпов стал именоваться графским. Случилось это в тысяча четыреста тринадцатом году.

Ремус ещё раз посмотрел на волевую Валенсию и знамя герцогства - белое поле с зелёным Единорогом и коричневой косой. В знак магии, процветавшей в нём, и сельских работ - основного занятия простых магических, неродовитых семей. А, может, коса - это знак Смерти? Гибели герцогства? Да нет, парсуна была написана, наверняка, до попадания крошечного государства в Бургундию. Хотя… Северус ничего не говорил о времени написания парсуны. А сделана она точно не итальянцем, да и даже не французом - у них мастерство поясного портрета в три четверти было уже к этому времени освоено. Значит, англичани…

- Да, прекрасный сэр, меня изобразил таковой в возрасте семидесяти лет английский мастер, сущий неумеха. Но в Англии того времени это был единственный маг, хоть как-то умеющий передавать портретное сходство, - немного картавя, и со странным, «неправильным», чужим и устаревшим выговором произнёс портрет.

Этот старый древесный пень, миниатюрист, ушёл к праотцам ранее, нежели хоть как-то, в меру небольших своих сил, успел изобразить Фабиана, моего возлюбленного пуще жизни супруга. Так и осталась я в одиночестве. А эти… остальные портреты со мною и не изволят заговорить. Я пробовала завести учтивую беседу с одним симпатичным мужчиной, лысым, правда, ибо на нём был роскошнейший парик, но он изволил промолвить только, что они, благородные графы Снейп, здесь собравшиеся, не имеют в привычках разговаривать с женщинами. Постники!

- Так Вы говорите, мадам? - опешил Люпин.

Северус же не говорил, что этот портрет - магический, да и остальные, хоть и магические, портреты, сделанные уже в следующих веках, в… тот счастливый месяц всегда хранили молчание. Северус сказал как-то походя, что все портреты - магические, но относилось ли это к парсуне? Оказывается, ещё как. Ведь герцогиня - графиня заговорила первой. Значит, хочет сказать что-то важное. В иных случаях столь старинные портреты не разговаривают.

Глава 16.

Но нельзя же вот так, сразу, в лоб спрашивать у прекрасной дамы, кто её за язык потянул! - что же случилось с Северусом. Не самому же Ремусу - незваному гостю в этом замке. Люпин был точно уверен, что сейчас герцогиня скажет что-нибудь о Северусе - всё же, дальний родственник, потомок. Видно, он появлялся в собственном замке в том времени, когда живёт и радуется жизни.