-
Квотриус обдумал уже всё своё будущее без Северуса и пришёл к выводу, что оно столь безобразно и угрюмо, и печально, что, если бы не сын возлюбленного брата, то незачем было бы и жить. Без волшебства Северуса, останавливающего кровь даже из очень глубоких порезов, умереть очень легко. Квотриусу никак не удавалось применить на себе, Северуса, и только Северуса Solidus sanguae. Полукровка же пробовал… в тот вечер после попытки самоубийства, когда открылась рана на шее, наложить заклинание сие на себя, но ничего из этого не вышло, вот и пришлось истекать кровью, покуда не пришёл возлюбленный брат и своею магиею остановил её.
Но вот только допустит ли всегда зазнающаяся перед Квотриусом из-за благородства своей семьи Адриана Ферликция недостойного полукровку до воспитания сына её? Ведь останется она вдовою и по ромейским благородным законам будет обязана снова выйти замуж. Быть может, оставит она сына на попечение свёкра и свекрови? А тут и он, Квотриус, пригодится.
Такое случалось в ромейских семьях, когда ребёнок был ещё мал, а вдове не хотелось заводить пасынка супругу новому, но желалось ей прийти к нему без дитяти вовсе, дабы жизнь жены началась бы словно заново, вот только пред алтарём жертвенным нельзя боле стоять в платье белом. Ну да и невелика печаль! Наденет светло-оливковое.
Да и не о ней думал сейчас Квотриус, а о себе и уйдущем, обязательно рано или поздно уйдущем к «себе», в свой мир и своё время, Северусе, так погрузившись в думы свои, что и не заметил он, как брат проснулся, поглядел пылающими серебром глазами на Квотриуса, а были они при этом такие хитрющие, и повалил брата младшего на живот. А спали они под таким толстым одеялом и на такой же перине нагими. Северус хотел было уже проникнуть в междупопие Квотриуса языком, как тот почувствовал, что ему нужно по большой нужде, совсем залежался, о, прости, молю, Северу-ус, глядя на тебя, превыше всего прекрас…
- Да беги уже, засранец, - ласково сказал Снейп. - Мне, вообще-то, тоже не помешало бы повторить твои титанические усилия. Ну да я подожду тебя, пока ты не сделаешь все свои дела, стыдливый ты мой.
А вот ночью вовсе не был ты стыдливым, напротив, был развратен весьма и весьма. Таким и нравишься мне ты всего боле - неуёмным в желании, страсти, любови, ласковым, нежным, отзывчивым на ласку каждую, сам ласкающий так, что душа уносится ввысь, туда, что вы - ромеи - Эмпиреями зовёте, а мы, маги - небом бестелесных духов, - рассуждал профессор вслух, специально работая на несчастного Гарри, и без того претерпевшего ночью муку тяжкую.
Снейп ожидал, что Поттер, который, конечно же, не спит, прекрасно слышит его «латинские напевы», «песни западных ромеев» и тому подобное, становящееся всё более откровенным и детальным в описаниях. Но никакого отзыва из-за полога не слышалось - тишь да гладь да Божья благодать.
Тогда Северус перекинул полог, чтобы оказаться отгороженным от мира вместе с обиженным сегодня Гарри, и, может, даже утешить его хотя бы поцелуями, но… Поттера в постели не было.
Вскоре вернулся скидывающий на ходу плащ на волчьей шкуре Квотриус, обнажая прекрасное тело, и Северус снова забыл обо всём на свете, даже о сортире - да не очень-то и хотелось, если честно сказать.
Они начали с поцелуев, сначала медленных, в веки, уголки глаз, брови, потом спустились медленно к губам, проникаясь их наичудеснейшим вкусом и ароматом. Северус первым, почти, как всегда, проник в рот Квотриуса и подлез кончиком языка под корень его мякоти, теребя её и нажимая мягко на нежную, связывающую язык со ртом мышцу, сейчас напряжённую и остро чувствующую. Квотриус не мог даже застонать - у него язык прилип к гортани.
Едва они закончили ласкать друг другу волосы, шеи и уши, братья перешли к ключицам, как и почти всякий раз, будучи ещё в ударе после ночного «изобретения» Северуса, придумывая новые ласки. Сейчас Квотриус посасывал кожу на плече высокорожденного брата, прикусывая её и выводя неведомые им обоим узоры и знаки незнаемых даже многомудрому ворону - Снейпу, письмён.
Северус тихо застонал, когда Квотриус вобрал в рот кожу на ключице и поставил ему засос, глубокий, наливающийся сиреневой, со следами зубов. Он хотел было точно также отметить и младшего брата, когда в спальню вошёл Гарри с вопросом и вполне себе дельным таким предложением.
Он сказал специально громко, чтобы голубки вздрогнули:
- Всё лижетесь и обжимаетесь? Никак не наебётесь всласть? Садитесь уже на кухне, жрать подано.
Северус, не размыкая объятий с Квотриусом, спросил томным, бархатным снаружи, но злым по сути своей голосом:
- И давно ли научился ты выражаться языком черни, о Гарри мой Гарри? Кто научил тебя сему наречию недостойному?
- Таррва и научил. Я говорю - жратва готова. А вы ли не проголодались, трахаясь всю ночь и, между прочим, не давая спать спокойно не только себе, но и соседу по постели, да, и забыл представиться - кухонному рабу вашему, Господа благородные.
Глава 66.
Гарри сделал что-то среднее между поклоном в ноги и реверансом, а потому чуть было не свалился на пол - заплелись непослушные ноги.