Резонно. Ирейн поджала губы.

— Идём в кровать, — сказала она. — Ты шатаешься, как ива на ветру.

— Я…

— Да-да, ты в порядке, помню-помню, — хмыкнула она. — Но мне, знаешь ли, надо кого-то обнимать, чтобы уснуть. Я могу поискать другую кандидатуру, но ты ближе всех, тёплый и вкусно пахнешь.

Он дёрнулся при упоминании других кандидатур, но промолчать ума хватило, и то хлеб. Возражать, правда, тоже быстро перехотел — а Ирейн только того и было надо.

Простыни внезапно показались удобными, дивно-прохладными. Неужели степень уюта действительно может настолько зависеть от того, кто лежит рядом? Она не стала задаваться глупыми мыслями, просто протянула руки и переплела их пальцы. Связь теплилась на задворках сознания — не полноценная, как тогда, после покушения, но все равно успокаивающе-приятная.

— Тир, — сказала она. — Я злюсь на тебя, но смогу понять и простить. Со временем.

Он ничего не стал говорить — ей хватило пришедших по связи отголосков, перемешанных горечи и облегчения.

— Но давай договоримся: в следующий раз, когда тебе придет в голову принимать серьёзное решение, касающееся меня, Веты, любого из моих друзей, тебя, наших гипотетических детей — в общем, любое решение, имеющее отношение ко мне, ты обсуждаешь со мной. Не боишься, что не пойму, не высчитываешь у себя в голове, как будет лучше, не откладываешь на потом — приходишь и говоришь, как есть. Я прошу очень многого?

— Нет, — сказал Тир быстро. — Это закономерное условие.

— Вот и хорошо, — зевнула Ирейн. — Значит, решили. Надо подумать завтра, как и на кого я оставлю трактир. Когда мы уезжаем, кстати?

— Завтра утром, — сказал Тир тихо.

Эмоции, обуявшие её, были столь забористы, что даже не облекались в слова. Князь, почуяв по связи, чем пахнет дело, тут же подскочил и зачастил:

— Ирейн, я все объясню!..

Она вдохнула и выдохнула, прикрыв лицо рукой и призвав себя к спокойствию.

— Слушаю, — сквозь зубы сказала она.

Кажется, к этому ей все же придётся привыкнуть.