— Пароль к нему есть?
— Конечно. И все это придумали они сами. — Фриц достал из бумажника ровно оторванную половинку книжного листа маленького формата. — Вот, возьми, это сверочный. — Затем протянул Гаю клочок из блокнота. — Тут словесный пароль. Но, кроме этого, когда сядешь к нему за столик, ты должен прежде всего заказать легкий завтрак — так и скажи официанту: «Легкий завтрак и бокал сальватора». И уже потом — словесный пароль, а в конце предъявишь сверочный.
— Ну что ж, довольно таинственно, — сказал Гай. — Но зато надежно.
— Когда-нибудь доиграются со своими Сальваторами. И вот что еще: у тебя должна быть пачка газет.
Эта встреча с Фрицем состоялась во вторник. В распоряжении у Гая перед отъездом в Штеттин было еще два дня и три ночи — вполне достаточно, чтобы подготовить морально Дорис к тому, что в их жизни наступает временный, не очень приятный период, связанный с массой непредвиденных хлопот, разъездов и, не исключено, даже с какой-нибудь регулярной службой. Все это он собирался объяснить необходимостью раз и навсегда урегулировать дела с имением и с американскими родственниками.
Но в среду произошло несчастье. Оно пришло как раз оттуда, откуда его никто не ждал, и могло бы, при малейшем промедлении со стороны Гая, привести к непоправимым последствиям.
В половине пятого, когда он собирался побриться и принять душ, чтобы в половине шестого отправиться на встречу с Дорис — они хотели пойти в кино, а вечер провести в ресторане, она должна была уйти с работы пораньше, — ровно в половине пятого зазвонил телефон.
— Алло, я прошу прощения, — услышал он в трубке незнакомый и как будто испуганный женский голос. Он молчал, соображая, не ошибка ли это, не провокация ли...
— Алло, алло!. — в растерянности взывала трубка.
— Слушаю вас.
— Мне нужен Ганри.
— Я вас слушаю.
— Я от Греты... Случилась беда... — Женщина говорила, сдерживая голос, чегото явно опасаясь. — Я не могу долго говорить...
Он чувствовал, что это всерьез.
— Откуда бы звоните?
— Тут, из булочной, на Оливаерштрассе.
— Я буду минут через пятнадцать...
Его прокатная машина ремонтировалась, такси он не мог найти минут десять, и к булочной приехал почти через полчаса. Женщина, его ожидавшая, оказалась Луизой Шмидт, кормилицей Маргариты — матушкой Луизой. Он едва ее узнал — так черно, измученно было ее лицо, так испуганно, затравленно глядели глаза. Она его не узнала.
Велев шоферу обождать, он взял матушку Луизу под руку и медленно повел по переулку. Снег, выпавший совсем недавно, превратился в чавкающую мокрую кашу. Рука матушки Луизы дрожала, передавая глубокую дрожь всего ее худенького тела.
— Что случилось? Скажите коротко самое главное.