— Заткнитесь, Адольф! Говорить будете, когда я разрешу! — грубо оборвала она. — Вам ясно? Почему молчите?

— Жду команды раззявить пасть! — пояснил я.

— Юморист! — констатировала она и что — то быстро записала в лежащую перед ней раскрытую папку, должно быть, новую статью в УК.

— Рассказывайте, гражданин Бекк, как вы докатились до жизни такой? — Страшила зашла издалека.

На эту тему я был готов говорить долго. Возможно, годами.

— А что вас конкретно интересует? — попросил я уточнить.

— Вы признаете себя в убийстве сержанта Кашлина? — в лоб спросила Страшила.

— Ах это? — якобы с облегчением воскликнул я.

Во взгляде Страшилы блеснуло человеческое чувство — азарт от того, что человек сам себя выдал и сам себе статью поднял. Обидно, когда тебя держат за идиота.

— В убийстве Кашлина? — еще раз переспросил я. — Ножом в сердце? Тычковый нож? Как же, знаем!

— Значит, признаете?

— Не — а.

На лице Страшилы проявилось сильнейшее разочарование в людях.

— В принципе вы можете не признаваться. Нам ваши показания без надобности. Знаете почему?

С чисто женской терпеливостью Страшила подождала, пока я поинтересуюсь «почему», но не дождалась.

После чего вынула из папки пару фотографий. Человек в полосатой робе над трупом Кашлина. Качество отвратительное, но меня узнать можно.

— Что — нибудь существенное у вас есть? — спросил я.

— Наглец! — с ноткой одобрения произнесла Страшила. — Есть и существеннее.

На следующей фотографии парнишка в робе и шапочке колол Кашлина ножом в сердце. На этот раз лицо было скрыто, но самое гадское, если положить снимки рядом, то можно подумать, что речь об одном человеке.

— Я его не убивал! — сказал я.