Мы проехали всего квартал, после чего водитель плюнул на свое такси, бросив его на том месте, где парковка запрещена, и пригласив меня, пересел в неприметный «Ситроен».

На нем мы доехали до улицы маршала Фоша. Водила кивнул на вывеску цветочного магазина «Свит Кабана». Я вышел, он уехал, не взяв деньги за проезд.

Я подошел к витрине, пытаясь заглянуть внутрь, но увидел быстро мелькнувшую тень за спиной.

— Здесь продается славянский шкаф? — спросили зловещим тоном.

Голос показался мне противным и знакомым. Я оглянулся.

Феликс Деко! Собственной персоной.

— Господи, они что, негра прислали? — вырвалось у меня.

— Не негра, а афрофранцуза! — важно поправил бывший напарник по Парижу. — Заходи, не отсвечивай. У нас мало времени, мон ами.

Я зашел. Если бы у меня была аллергия на цветы, я бы дал дуба, настолько стойкий внутри царил аромат. Пузатый француз без особых примет, видно хозяин, закрыл за нами дверь на замок, сменив вывеску на clos и растворился в одном из внутренних помещений.

Мы вольготно расположились на диванчике для посетителей. Деко за пару лет, что мы не виделись, изменился. Кажется, это называется, возмужал. В Париже он был гибким спортивным парнем, теперь это был крепкий чернокожий мужик.

Деко протянул мне листок. Детский рисунок изображал голубоглазого блондина с плечами Ильи Муромца.

— Я должен его убить? — спросил я.

— Это ты! — коротко ответил Деко.

— Господи, Вероник! — догадался я. — Она видит! Как она?

— Прооперировали в Израиле! Были осложнения, но сейчас уже лучше! — сообщил Деко. — Извини, что непохож. Она же тебя никогда вживую не видела.

— Женщина видит сердцем! — возразил я. — На самом деле я себя всегда таким представляю.

— Узнаю прежнего Жака Вершинина! — сказал Деко. — Давай рассказывай, что разузнал насчет Эвы.

Тут я приосанился. Что — что, а преподать себя в хорошем свете я умею. Свои деяния в комендатуре я представил в виде тонкой шахматной партии, которую я гроссмейстерски разыграл. Подполковник Михеев предстал в рассказе как полный идиот, которого я сделал по всем позициям. В лицах я передал, как подводил чинушу к мысли о взятке, и как я его сразил цифрой 100 лимонов, ибо меньше было нельзя.

Вскоре я обратил внимание, что Деко реагирует на эмоциональное повествование как — то без энтузиазма. Посторонние думы избороздили морщинами его философский лоб. И смотрел он на меня не как на героя. А как — то по — другому.

Самое странное, менялся цвет его кожи. Если в начале моего героического эпоса он был шоколадно черный, то в конце выцвел в пепельно — серый.