– Боялась, что не заслуживаю здесь находиться, – сказала Три Саргасс. – У тебя все иначе?

– Вроде бы я не боюсь, – ответила Махит, копаясь в своих чувствах, пока строила предложение. – Кажется, я… злюсь.

– Злишься?

– Это так чрезмерно. Я не могу не почувствовать…

– Ну, конечно. Так и задумывается. Это же император, кто есть лучезарнее самого солнца.

– Знаю. Но я знаю, что знаю, в этом-то и проблема. – Махит пожала плечами. – Все равно для меня большая честь с ним встретиться. Как бы я себя ни чувствовала.

– Тогда пошли. – Три Саргасс взяла ее за локоть тверже. – В любом случае это твоя обязанность как посла! Тебя должны формально признать и облечь полномочиями.

У подножия помоста собралась очередь, но короче, чем ожидала Махит, и Его Величество Шесть Путь тратил на каждого просителя не больше минуты. Когда пришел ее черед, Три Саргасс объявила ее снова – в этот раз тише, но не менее отчетливо, – и она поднялась по ступенькам в центр распустившихся солнечных копий, к престолу.

Тейкскалаанцы бы упали челом к полу, простираясь в земном поклоне. Махит преклонила колени, но не сложилась пополам – только склонила голову, вытянув перед собой руки. Станционники не кланялись – ни пилотам, ни правящему Совету, какие бы у них ни были длинные имаго-линии, – но за два месяца пути до Города они с Искандром пришли к такому решению. Она видела эту позу на иллюстрациях в инфокартах со сканами старых тейкскалаанских церемониальных руководств: так дипломат Эбрект Первопоставленный приветствовал императора Два Солнцепека на носу корабля «Стеклянный Ключ Посвящения», когда состоялся первый официальный контакт Тейкскалаана с народом эбректов. (Или по крайней мере так имперский художник передал позу человека, который перемещается на четырех конечностях.)

Это случилось четыреста лет назад на окраинах известного космоса, после того как «Стеклянный Ключ Посвящения» неожиданно вошел в новые прыжковые врата, пока Два Солнцепек бежал от узурпаторши Одиннадцать Облако (в итоге Два Солнцепек отбросил ее легионы и остался императором – об этом написан не один роман, и Махит читала все). С тех пор эбректы были хорошими соседями: тихие, держались своей стороны врат, соединявших их космос с тейкскалаанским. Вместе с Искандром она продумала, что именно выразит такой поклон – почтительное заявление о дистанцированности от империи.

Искандр говорил, что и сам выбрал ту же позу, когда его представили Шесть Пути.

Только теперь, вытянув руки, в положении просителя, но с прямой спиной, Махит спросила себя, не повторяет ли ошибку, не выставляет ли весь Лсел нечеловечным всего одной символической аллюзией…

Император сомкнул руки на ее запястьях и медленно поднял на ноги.

Она все еще находилась в двух ступеньках ниже трона, так что осталась равной по росту. Его пальцы на запястьях шокировали, неожиданные. Горячие. Император горел от лихорадки – и все же Махит никогда бы не догадалась, не коснись он ее. От него веяло каким-то ароматом цитрусов и древесного дыма. Смотрел он прямо на нее, прямо сквозь нее – Махит беспомощно поймала себя на улыбке, подавляя налетевшее ощущение того, что они знакомы, принадлежащее не ей. На миг показалось, что это начало очередного воспоминания, что сбоящий имаго-аппарат унесет ее из времени обратно в Искандра – но нет, нет, была только эндокринная реакция.

Чувственная память передавалась по имаго-линии лучше всего. Запахи. Иногда звуки, воспоминания могла активировать музыка, но запах и вкус – наименее сюжетные и наиболее емкие виды памяти, легче других переносятся от человека к следующему в очереди. Возможно, Искандр остался с ней – пропал не так бесследно, как она думала, на это можно было надеяться благодаря головокружительно странному ощущению из-за отражения чужой нейрохимии.

– Ваше величество, – сказала она, – станция Лсел приветствует вас.

– Тейкскалаан приветствует тебя, Махит Дзмаре, – произнес император. Словно без формальностей, словно просто рад ее видеть.

Да что же такого сделал здесь Искандр?

– И облекает тебя дипломатическими полномочиями, – продолжал Шесть Путь. – Мы рады выбору посла и выражаем пожелание, чтобы твоя служба вела ко взаимному благополучию.

Он все еще не выпустил ее запястья. На его ладони был толстый шрам, он прижимался к ее коже, и в мыслях ярко встал тот первый проблеск воспоминаний, когда Искандр резал ладонь для клятвы, и она задалась вопросом, сколько клятв на крови давал за жизнь император. Горячая хватка не отпускала, и не отпускал припадок окситоцинового счастья, который принадлежал не ей, и как же хотелось допросить Искандра, кем именно он был для императора всего Тейкскалаана? Каким-то образом она смогла заставить себя кивнуть, с корректной формальностью поблагодарить императора, поклониться и спуститься по ступенькам не споткнувшись.