– Так и есть.

– Предыдущий посол был желанным гостем! Нам его не хватает. Но, возможно, вам поэзия нравится больше, чем ему.

– Мой предшественник не уважал эпиграммы? – шутливо поинтересовалась Махит.

Они остановились поближе к центральному помосту. Тридцать Шпорник сделал жест, напомнивший ей не иначе как Девятнадцать Тесло, когда та закрывала инфограф, и мигом появился слуга с подносом пузатых бокалов. Махит склонилась над своим: фиалки, и алкоголь, и что-то вроде имбиря или какого-то другого ароматического корня, который произрастает только в почве.

– Полагаю, посол Агавн предпочитал эпосы, – сказал Тридцать Шпорник. Поднял бокал. – За его память – и за вашу карьеру, посол Дзмаре.

Махит представила, как пьет и умирает от яда прямо посреди этого большого зала; потом отпила и отравилась только в том смысле, что навсегда возненавидела вкус фиалкового напитка. Она сглотнула и не выдала на лице неприличных эмоций.

– За его память, – сказала она.

Тридцать Шпорник поболтал бокал в руке; фиолетовая жидкость закружилась.

– Я рад, что станция Лсел отправила нового посла, – сказал он. – Не говоря уже о том, что вы оказались искренней любительницей эпиграмм. Но вам все же следует знать, посол Дзмаре: сделка отменяется. Я ничего не могу поделать. И поверьте, я старался.

«Сделка отменяется»?

Какая сделка? Махит сжала губы – можно же ей выразить разочарование – выиграть время – все по-прежнему на вкус как фиалки – «Какая сделка, Искандр! И с кем!», – кивнула.

– Благодарю за откровенность, – сказала она.

– Я знал, что вы отреагируете благоразумно.

– А как иначе?

Тридцать Шпорник поднял обе брови так, что они чуть не уползли в волосы.

– О, я воображал самые разные пренеприятные реакции.

– Как удачно, что я не склонна к истерикам, – сказала Махит, действуя словно на автопилоте. «Какая сделка» и «почему именно Тридцать Шпорник говорит мне, что она отменяется», а сама все это время просто беседовала на высокосветском тейкскалаанском, словно пряча нервозность за поблескивающей завесой.

– Надеюсь, я не испортил вам вечер, – сказал Тридцать Шпорник. – Эпиграмма действительно планируется чудесная: Девять Маис – это нечто.

– Возможно, он меня отвлечет, – сказала Махит.

– Прекрасно. Тогда – к наслаждению от вашего первого императорского конкурса поэзии. – Он снова поднял бокал, снова выпил, и Махит повторила за ним. Этот вкус изо рта не выветрится никогда.