– Куда? – спросила Три Саргасс.

– Представь меня поэту, который нравится тебе, – сказала Махит. Три Саргасс рассмеялась.

– Серьезно?

– Да. И если он официально недолюбливает нашу достопочтенную хозяйку-эзуазуаката, тем лучше.

– Литературные заслуги и диссидентские политические взгляды, – произнесла Три Саргасс. – Понятно. Мы и правда пришли развлекаться, да?

– Не хочу тебе наскучить, – сухо ответила Махит.

– Не переживай. Мою скуку успешно развеяла поездка в больницу, Махит, а для того, что происходит сейчас, я к тебе и назначена. – Глаза Три Саргасс горели, слегка остекленевшие, словно она перебрала стимулирующего чая Девятнадцать Тесло. Махит переживала за нее и жалела, что не хватало ни времени, ни сил что-то со своими переживаниями поделать. – Сюда – кажется, я видела Девять Маиса, а если Девять Маис прочтет сегодня новую эпиграмму, ее придет послушать Тридцать Шпорник. Все политическое разнообразие, какого только можно пожелать.

Друзья Три Саргасс были патрициями и асекретами – кто-то в кремовом цвете министерства информации, а кто-то – в переливающихся придворных нарядах, по которым Махит не могла расшифровать их политические предпочтения – вот для этого и нужен Искандр: даже отставание на пятнадцать лет в познаниях моды полезнее, чем мысль «какое все блестящее» и некое подозрение насчет всех, кто носит в качестве украшения фиолетовые цветы. Цветов было слишком много: в вышивке на поясах, из перламутра или кварца – в шиньонах и значках, еще более замысловатые версии, чем у услужливого незнакомца на Центр-Девять. Это что-то значило. Три Саргасс никак это не комментировала, а это, в свою очередь, тоже не склоняло чашу весов смысла ни в одну сторону.

Взамен она представляла Махит формально – и Махит кланялась со сложенными пальцами и в целом была славной варваркой: почтительной, изредка остроумной, по большей части молчаливой посреди остроумной болтовни амбициозной молодежи. Она улавливала где-то половину аллюзий и цитат, мелькавших в речи. От этого возникала зависть, которая ей казалась инфантильной: глухая тоска негражданина по гражданству. Тейкскалаан намеренно прививал тоску, а не удовлетворял ее, она и сама это знала. И все же зависть проникала в нее каждый раз, когда она прикусывала язык, каждый раз, когда не узнавала слово или все коннотации фразы.

Девять Маис оказался коренастым мужчиной с небольшой бородкой, бледнее большинства тейкскалаанцев, с широко посаженными глазами над плоскими щеками. В Городе Махит видела не так много представителей этой этнической группы – северяне, привыкшие к холодной погоде, блондины. Кое-кто попадался в метро, кое-кто – на Центр-Девять, но в переписи они занимали только восьмую строчку по численности; она почитала перед прилетом. Люди с внешностью Девять Маиса могли родиться и в Городе, и прилететь с другой планеты, с более холодной погодой, без субтропической жары, – а может, прилетели его родители. Или его генетический материал, который, когда пришло время для ребенка, выбрал кто-то из Города, сочтя интересным и совместимым со своим собственным. Три Саргасс представила Девять Маиса «патрицием первого класса» – несмотря на немодную бледность, тейкскалаанец во всем.

– Правда ли, – спросила Махит, – что сегодня вы прочтете новую работу?

– Слухи расходятся так быстро, – ответил Девять Маис, глядя не столько на Махит, сколько на Три Саргасс, которая моргнула с таким видом, словно сама мысль о ее причастности кажется ей невразумительной.

– Доходят даже до иностранных послов, – сказала Махит.

– Как лестно, – ответил Девять Маис. – У меня есть новая эпиграмма, это правда.

– На какую тему? – с живым интересом спросил другой патриций. – Не ждет ли нас экфрасис…

– Немодно, – пробормотала Три Саргасс под нос – но достаточно громко, чтобы ее услышали. Патриций делано пропустил ее слова мимо ушей. Махит изо всех сил постаралась не испортить эффект, улыбнувшись как иностранка – широко и искренне. Экфрасис – поэтическое описание предмета или места – действительно вышел из моды. В последнее время тейкскалаанская поэзия в этом стиле до Лсела не доходила.

Девять Маис развел руками и пожал плечами.

– Здания Города уже описаны поэтами куда лучше меня, – сказал он – как заподозрила Махит, вежливее перефразируя Три Саргасс. – А вы любите поэзию, посол?

Махит кивнула.

– Весьма, – сказала она. – На Лселе с большой радостью встречают новые работы из империи. – Она даже не врала: новые произведения искусства действительно встречали с радостью, передавали по внутренней станционной сети; она допоздна засиживалась с друзьями, чтобы почитать новые циклы из последних имперских эпосов: любовь к тейкскалаанской поэзии просто показывала твою культурность, особенно когда ты еще подросток и тратишь все время на подготовку к тесту языковых способностей. Тем не менее ей не понравилась знающая улыбка Девять Маиса, его снисходительный кивок – ну, разумеется, в захолустном варварском космосе ценятся новые произведения. Из-за этой неприязни она продолжила: