– А ну вон отсюда! – рявкнула на неё баба Поля. – Нечего тебе здесь делать. Иди к Прохоровне, посиди у неё пока не позову.

Когда за Светланой закрылась дверь Полина Федоровна вновь обратилась к Сергею: – Думаю уже можно. Доставай инструменты, и складывай их на это полотенце.

Закрыв собой мальчика от взора отца, старушка время от времени просила подать ей тот или иной инструмент, не переставая при этом говорить: – Мы ведь, Сергей Сергеевич с тобой вроде как коллеги. Я, во время войны, в санчасти работала. По началу санитаркой, раненых с поля боя вытаскивала, а уж потом сама к столу стала. Ох и натерпелась. Не поверишь, бывало в обморок падала, а от стола не отходила. А как отойдешь коль несут и несут горемычных. Сутками на ногах. Засыпала прям над солдатиком, а не отходила. Как же. Живые ведь. Стонут, помощи просят. Некоторые от боли матерятся так, что хоть уши затыкай, а ты ему улыбнешься, слово ласковое скажешь, и дальше пули да осколки из него вытаскиваешь. С анестезией на фронте туго было, вот и приходилось, чаще всего, на живую резать. Ничего. Ребятки все понимали, вот и матерились вместо наркоза. Тяжко приходилось, а все ж руки не опускала. Вот так до сорок шестого и дослужила. А когда демобилизовали вернулась в родную деревню, замуж вышла. Так тут и живу. Все. Подай из шкафа свежую простынку.

– А? – Астахов едва уловил последнюю фразу. В его ушах стоял непрекращающийся гул.

– Простынь, говорю, подай. В шкафу она.

Сергей встал, открыл створку, и замер. На вешалке, среди редких платьев и кофточек висел старая, военная гимнастёрка, сплошь увешенная орденами и медалями. Он смотрел на награды, а видел катящиеся по морщинистой щеке слезы обиды, трясущиеся, сухонькие пальцы сжимающие, с таким трудом добытые деньги, и совесть, это мерило правды, хлестнула своим «скальпелем» по его сердцу так как он по чужим. Сердитый голос Полины Федоровны вернул его обратно в избу

– Что ты там встал истуканом? Неси скорее простынь.

Наложив повязку из разорванной на полосы простыни, баба Поля, устало, опустилась на скамью.

– Все. Теперь можешь пацана хоть в свою Москву везти. Я ему обезболивающее, и снотворное ввела. Только поторопись. Крови много потерял. Да, и со стола прибери. Устала я что-то.

Наскоро убрав в доме Астахов сбегал за женой, усадил в машину, передал ей спящего сына, и помчался в столицу. Часы тянулись как резина. Каждый километр казался сотней, но Сергей все давил и давил «на газ», изредка посматривая на спящего сына. Еще в дороге он, по телефону, связался с одним знакомым ему хирургом из частной клиники, а потому, хоть они и приехали уже затемно, их ждала лучшая бригада. Передав сына врачам Астахов обнял жену, и они тут-же, в приемной, присели на тахту ожидать результата. На их удивление, минут через двадцать, к ним вышел, слегка растерянный врач.

– Кто делал мальчику операцию? – спросил он.

– Неважно. А в чем дело?

– Я бы хотел пригласить этого хирурга к нам в клинику на любых его условиях. Операция проведена блестяще, словно под микроскопом. У вашего врача золотые руки. Нам осталось лишь поставить капельницу, и делать перевязки. Может, всё-таки дадите его телефончик?

– Боюсь это невозможно. – улыбнулся Астахов.

Рассчитавшись с хирургом, Сергей отправился домой. Светлана же уговорила заведующего остаться рядом с сыном.

В частном кардиохирургическом центре только, только начался рабочий день, а секретарь Елена уже чуть не разбила дорогущий телефон увидев на пороге приемной своего босса.

– А Вы все по телефону треплетесь, Елена Викторовна. – бросил мимоходом Сергей Сергеевич. Войдя к себе он, первым делом достал все договоры и контракты, внимательно перечитал, что-то отложил, что-то порвал. Затем составил, на компьютере текст, распечатал его, положил в папку, и выбежал из офиса.

– Костя, умоляю, всего пять минут твоего драгоценного времени, и я отстану. – Астахов вот уже второй час ходил вслед за своим коллегой и упрашивал его поговорить.

– Сергей, я прекрасно знаю, что ты мне предложишь. Нет, нет, и еще раз нет.

–Да выслушай ты меня наконец! – не выдержал Астахов.