Доктор П. откровенно прыснул. Хэнк не присоединился к нему, но захват его ничуть не ослаб.
– Угу, она предупреждала, что ты будешь нести что-то в таком духе. Извиняй, малыш. Ничего не попишешь.
Страшный груз неудачи разом обрушился на меня, а я и без того уже был на пределе от волнения из-за того, что делаю что-то явно незаконное. Попытался подавить мучительный стон, когда вдруг услышал что-то, что навеяло на меня еще бо́льшую жуть.
За дверью палаты Джо кто-то хохотал. Но только не Джо – этого просто не могло быть. Хохот вообще не звучал, как человеческий. То, что доносилось из палаты, больше напоминало какое-то загробное, булькающее, отрывистое гоготание, словно бы доносящееся из гниющей и наполненной какой-то слизью глотки. Это был хохот, который я уже слышал не так давно, – тот самый хохот, что поднимался из зловонной лужи из крови и мочи в моем сне, когда та утаскивала мою мать в свои глубины.
Меня прошиб холодный пот, но ни Хэнк, ни доктор П. никак не отреагировали. Было непонятно, слышат ли они это вообще, а у меня не хватило духа спросить. Все, на что я был способен, – это просто таращиться на дверь Джо, когда Хэнк потащил меня прочь, а хриплый кошмарный гогот гулко отдавался между стен коридора и у меня в голове.
10 апреля 2008 г.
В этой части моей истории начинается реальный жесткач, и, честно говоря, было бы куда проще на этом и остановиться. Но в каком-то смысле изложение всего этого в письменном виде вытягивает яд из моего организма, пусть даже и спустя годы после описанных событий. Но я не стану грузить вас собственными муками.
Доктор П. открыто торжествовал всю дорогу до последнего этажа и кабинета главврача.
– Я сразу понял, что ты за фрукт, еще с той самой секунды, как тебя взяли сюда на работу! Едва только услышал, что они берут ко мне на отделение какое-то юное дарование из «Лиги плюща»[30], то знал уже, что от тебя будут одни заморочки! Говорил ведь ей, что все и так идет как по маслу, что этот молодой да ранний тут только все испортит… Но нет же, ей обязательно присралось оказать услугу какому-то своему дружбану! Хотя вообще-то ты и впрямь неплохо управлялся с остальными больными, учитывая все обстоятельства… Блин, да вы, понторезы йельские, одного поля ягоды – думаете, что солнце светит у вас прямо из жопы… Она даже всерьез надеялась, что у тебя и впрямь что-нибудь выйдет с Джо. Но теперь – теперь она будет
Я серьезно: все это бухтение ни на секунду не умолкало все десять минут, что мы поднимались в кабинет доктора Г.
У меня не было ни малейшего представления, что меня ожидает, и я лишь терялся в догадках, где что пошло не так. По-моему, я также чувствовал нечто вроде облегчения оттого, что меня поймали, учитывая тот факт, что вранье и всякие уловки не относились к числу моих профессиональных ориентиров, но было очень мучительно сознавать, что Джо так и остался взаперти. В то же самое время… что за хрень я слышал из его палаты? Я неустанно проигрывал в голове все, что он говорил, постоянно возвращаясь к предостережениям доктора Г. касательно заразности его сумасшествия, начиная уже думать – а не так ли это на самом деле? Или же все просто врали мне всю дорогу?
Я до сих пор ощущал, как нечистый хохот сотрясает мое тело до основания. Может, его породил мой собственный страх быть пойманным? Или, если только я сам в здравом уме, как Джо ухитрился столь точно воспроизвести хохот, вытащенный из наистрашнейшего из моих детских кошмаров?
Череда этих лихорадочных бестолковых мыслей прервалась, когда Хэнк рывком распахнул дверь кабинета доктора Г. и без единого слова втолкнул меня внутрь – да так, что я едва не проехался носом по ковру, завалившись вперед. Мне не сразу удалось обрести равновесие и сфокусировать взгляд на людях в кабинете.
Да, на людях. Там, естественно, была доктор Г. – стояла перед своим письменным столом и, возвышаясь надо мной, прожигала меня взглядом с таким выражением на лице, которое наводило на мысли о ястребе, изучающем разлагающуюся тушу в размышлениях, стоит ли ее жрать. Но прямо у нее за спиной, в шикарном кожаном кресле, в котором обычно и восседала главврач, сидел какой-то иссохший, усталого вида старик в основательно поношенной спортивной куртке, изучая меня жестким взглядом поверх видавших виды очков в тонкой серебряной оправе. Я и понятия не имел, что это за тип, но, поскольку доктор уступила ему свое кресло, решил, что это наверняка какая-то важная шишка. Он был явно слишком стар для полицейского детектива в штатском – покрытое морщинами лицо и редкие седые волосы наводили на мысль, что ему явно не меньше семидесяти, а то и восьмидесяти. Но кем он еще мог быть?
Повернувшись к Хэнку и доктору П., который милосердно закрыл свою пасть, хотя и продолжал так и сиять от торжества, доктор Г. сказала:
– Спасибо, джентльмены. Теперь я сама всем этим займусь.
Когда они удалились, она подошла к двери и аккуратно прикрыла ее.
Сидящий в ее кресле пожилой мужчина откашлялся и заговорил – с величавым среднеатлантическим прононсом, который показался мне смутно знакомым, хотя я и не сумел с ходу сообразить, откуда.
– Выходит, этот и есть тот последний, Роуз?
Доктор Г. ничего не ответила – просто кивнула. Этот кивок вдруг показался мне совершенно не соответствующим ситуации, и буквально через миг я понял, по какой причине. В этом наклоне головы не было ничего от той надменной отрывистости, которую она обычно демонстрировала по отношению ко мне. Теперь выражение ее лица заметно смягчилось и стало едва ли не почтительным. Не заботясь о причинах подобной перемены, а просто радуясь тому, что обнаружил в ней хоть какое-то проявление слабости, я гордо выпрямился и обвиняюще нацелился в нее пальцем.