Книги
Озорные рассказы. Все три десятка
Придворные, все как один, наградили поэта дружными рукоплесканиями, каждый восславил Рабле, и он удалился восвояси в сопровождении королевских пажей, которые по особому королевскому распоряжению освещали его путь факелами.
Некоторые омрачали жизнь Франсуа Рабле, гордость нашей страны, злыми выходками и глупыми проделками, порочившими сего Гомера-философа, князя мудрости и сердца отечества, подарившего миру с тех пор, как взошло его светило, немало чудесных творений. К чёрту всех, кто очернял его божественную голову! Пусть всю жизнь скрипит песок на зубах тех, кто не принимал из рук его мудрую и здоровую пищу!
Дорогой сторонник воды чистой, приверженец умеренности монашеской, мудрейший из мудрецов, какой неудержимый смех разобрал бы тебя, если бы ты хотя бы ненадолго вернулся в свой родной Шинон и тебе дозволено было бы прочитать эти жуткие банальности, измышления и болтовню бекарных и бемольных глупцов, кои интерпретировали, комментировали, извращали, компрометировали, предавали, марали и чернили твою несравненную книгу. Подобно псам, кои, благодаря проделке Панурга, описали всё платье одной благочестивой дамы{126}, собрались двуногие шавки-академики без царя в голове и радости в сердце, дабы осквернить высочайшую мраморную пирамиду, в коей навеки впаяны зёрна фантастических и смешных изобретений, равно как и великолепных поучений и разнообразных познаний. Редки пилигримы, у которых хватает духу последовать за твоим судном в его высочайшем паломничестве сквозь океан идей, приёмов, вариаций, верований, знаний и плутней, зато их любовь является чистой, незапятнанной и непорочной, и они смело признают твоё всесилие, всеведение и всех языков – знание. По сей причине один бедный сын нашей славной Турени, пусть и недостойный тебя, взял на себя труд воздать тебе должное, приблизить твой образ и прославить вечной памяти труды, столь дорогие тем, кто любит творения богатейшие, в коих заключена вся вселенная, в коих тесно прижатые, как сардинки в банках, хранятся все философские идеи, науки, искусство, красноречие, равно как и театральность и зрелищность.
Ведьма
Пролог
Некие жители преславной Турени, прослышав о том, что автор сей книги с великим рвением изучает древности, а равно забавные случаи и любовные похождения, происшедшие в нашем благословенном крае, заключили, что всё, касающееся Турени, должно быть автору известно, и однажды после обильных возлияний приступили к нему с вопросом, установил ли он, как знаток этимологии, по какой причине одна из улиц города Тура прозывается Горячей, возбуждая тем немалое любопытство. В ответ на это автор выразил удивление, что турские старожилы могли запамятовать об изрядном числе монастырей, расположенных по вышеназванной улице, стены коих так долго накалялись от строгого воздержания монахов и монахинь, что стоило иной порядочной женщине замедлить ненароком шаг, совершая вблизи тех стен вечернюю прогулку, как она в скором времени оказывалась в тягости. Один дворянчик, желая блеснуть своими познаниями, сказал, что некогда на том месте сосредоточены были все городские притоны. Другой пустился в научные лабиринты, заговорил красно да непонятно, сопрягая старину с новизной, объяснял, откуда какое слово происходит и как их следует употреблять, пробовал на зуб глаголы и, как алхимик, разбирал древние языки со времён потопа: еврейский, халдейский, египетский, греческий и латинский, приплёл к чему-то Турнуса, основателя города Тура, и добавил, что ежели из слова chauld (горячий) выбросить две буквы – h и 1, получится слово cauda, означающее «хвост», из чего следует, что в этом деле замешан чей-то хвост; турские дамы из всей этой премудрости только о хвосте и поняли.
А некий старец заявил, что на месте улицы в доброе старое время бил горячий источник, откуда пивал воду его прапрадед. Словом, в срок меньший, чем требуется, чтобы слюбиться мухе с мухой, нагромоздили целую кучу этимологических объяснений, где истину было труднее обнаружить, нежели найти вошь во всклокоченной бороде капуцина. Но учёный муж, прославленный своими скитаниями по монастырям, немало истребивший масла в лампе, светившей ему при ночных бдениях, истрепавший не один фолиант, а уж документов, хартий, актов, протоколов и исследований по истории Турени собравший больше, чем собирает хлебопашец колосьев на ниве в августе месяце, – сидя безмолвно в углу, сей учёный муж, старый, хилый, согбенный подагрой, вдруг презрительно усмехнулся и внятно произнёс: «Чепуха!» Услышав это восклицание, автор понял, что старику ведома некая достоверная история, которой можно будет порадовать читателя.
И действительно, на другой день подагрик сказал автору:
– Своей поэмой, озаглавленной «Невольный грех», вы навсегда завоевали моё уважение, ибо всё в ней истинная правда, с начала до конца, а сие, по моему разумению, есть наиценнейшее качество в подобных материях. Но, как я вижу, вам неизвестны приключения мавританки, обращённой в христианскую веру мессиром Брюином де ла Рош-Корбон. Мне она известна, и, ежели вас занимает объяснение названия «Горячая улица», а также судьба монахини-египтянки, я вручу вам некий любопытный свод древних документов, позаимствованных мною в архиве архиепископства, библиотека коего немного пострадала в те дни, когда никто из нас не мог поручиться с вечера, что у него утром голова останется на плечах. Надеюсь, что вы будете вполне удовлетворены. Не правда ли?
– Ещё бы, – ответил автор.
Таким образом, автор получил в пользование от прилежного собирателя древностей несколько прекрасных запылённых пергаментов, оказавшихся старинными протоколами церковного суда, и не без труда перевёл их на французский язык, считая, что доподлинное восстановление этого средневекового судебного дела, которое раскрывает бесхитростное простодушие далёкой старины, будет как нельзя более любопытным. Итак, внимайте! Вот в каком порядке были расположены документы, которые автор истолковал в меру своего разумения, ибо всех дьявольских премудростей языка понять не мог.
Глава первая. Кто была ведьма
I
В год тысяча двести семьдесят первый от Рождества Христова нам, Жерому Корнилю, главному пенитенциарию и судье по делам духовным, к сему призванному членами капитула при соборе Святого Маврикия в городе Туре, надлежало представить на рассмотрение нашего владыки архиепископа Жеана де Монсоро жалобы и пени горожан, прошения коих будут к сему приложены. Некоторые знатные особы, а также горожане и простолюдины со всей епархии явились с показаниями о бесчинствах дьявола, подозреваемого в принятии женского обличья, и о великом зле, им содеянном душам христианским. В настоящее время оный дьявол ввергнут в темницу при капитуле. Дабы убедиться в справедливости сих жалоб, мы приступили к настоящему опросу 11 декабря сего года, в понедельник после обедни, имея в виду показания каждого свидетеля оному дьяволу сообщить и, допросив его о возводимых на него обвинениях, судить его по законам contra daemonios[7].
Для ведения и составления протокола вызван нами из капитула рубрикатор Гильом Турнебуш, муж весьма учёный.
Первым явился к нам для показания некий Жеан, именуемый Тортебра, или Ловкач, турский горожанин, с разрешения властей содержащий гостиницу под вывеской «Аист», что на площади у моста; Тортебра поклялся спасением души своей, положа руку на Святое Евангелие, что не произнесёт ничего, чего бы он сам не слышал и не видел, и он показал следующее:
– Свидетельствую, что около двух лет тому назад, под Иванов день, когда жгут праздничные костры, незнакомый мне дворянин, состоящий, по всей видимости, на королевской службе и находящийся у нас по пути следования из Святой земли, выразил желание нанять у меня дом, выстроенный мною за городом, с разрешения капитула, возле места, именуемого полем Сент-Этьен. Этот дом я сдал ему на девять лет за три безанта{127} чистым золотом.
В упомянутом доме названный рыцарь поселил девку, видом пригожую, одетую на иноземный лад – по-сарацински или по-мавритански. Он прятал её ото всех и не допускал никого к дому на расстояние выстрела из лука. Всё же я рассмотрел, что голова её разубрана пёстрыми перьями, цвет кожи сверхъестественной красоты, глаза же её так пылали, что описать не берусь, и думаю, что бил из них адский пламень.