– Безобразие, – кивнул матрос, – де я такого пулеметчика возьму?

Подошел к тачанке приземистый тип в полушубке в розочку. Башлык на голове, маузер на поясе, пальцы в кольцах – на правой руке два кольца, на левой – три. Ну хоть на карикатуру вражескую.

– Сам стрелять будешь, – поискал у Крысюка пульс на шее, – живой твой пулеметчик, вырубился только, по черепу пуля чиркнула. Нет, чтоб самому пульс поискать. Тебе б только на похоронах кутью жрать, со скорбной рожей.

– Так вкусно же.

Тип весьма негуманно закатил Крысюку оплеуху. Подействовало.

– Дура жирная.

– Идиот. Сколько пальцев?

Крысюк вместо ответа тоже скрутил дулю.

– Соображаешь. Садись, разлегся тут, как труп в прозекторской.

Паша проснулся от абсолютно негородского звука – мычания коровы, и с нечеловеческой жаждой. И спал он, оказывается, вовсе на своей кровати с ортопедическим матрасом. Кровать была, но явно не его. И обоев нет. Стены беленые, пол земляной. Окошко. Мытое. Герань на подоконнике. Иконка в рушниках – Георгий–Победоносец, что ли? Где я нахожусь?! И почему сплю в одежде? Потолок был чистым и пустым. Пустым. Ни люстры, ни даже лампочки. Паша понял, что медленно сходит с ума. Но безумие безумием, а сушняк почему такой?

Бывший студент тихо сполз с кровати и побрел искать воду. Вода была в ведре. Ведро было в кухне. И газовой плиты не было. И электроплиты не было. И даже кипятильника не было! Зато стоял чайник, закопченный железный чайник с намалеванным на нем черепом и костями. и надписью под ними–1–ый Корниловский. И печка, дровяная печка.

Дверь заскрипела. На кухню, не здороваясь, вошел лопоухий, бритоголовый подросток, цапнул чайник, стал хлебать из носика.

Паша понял две вещи – он откуда–то знает этого типа, и подросток этот вооруженный. Маузер с прикладом на плече висит. Подросток оторвался от чайника.

– Добре гульнули!

Паша скептически посмотрел на собеседника. Да, глаз у него заплыл просто замечательно. Вот только по какому поводу гуляли? И кто? Паша честно попытался вспомнить вчерашний день. Кроме воя, не вспоминалось ни–че–го. Ну, еще какой–то хмырь в тельняшке, который совершенно точно не был универским охранником дядь–Жорой. Ходики показывали часов девять утра. Паша осушил третью кружку воды. Память упорно не желала возвращаться. Кто ж это вчера завывал? И кто этот тип в тельняшке? И где Лось? – последний вопрос Паша произнес вслух.

– Да город копает. Крысючка его припахала, пусть хоть какая польза от него будет.

– Он полезный! – ситуация становилась все запутанней и запутанней.

– Ага, только коней стрелять может. И языком молоть, как он в гости к девушке пришел, а у нее дома скелет стоит.

Паша икнул. Байка была совершенно точно знакомой, Лось ее восемь раз рассказывал. Дурацкий розыгрыш. Чей–то дурацкий розыгрыш. Вот только почему нет ни одного фонарного столба на улице, провода где? Послышались шаркающие звуки, затем – скрип двери. Лось прошел на кухню. Во–первых, на нем была какая–то новая черная куртка, во–вторых, кроссовки он перемазал землей до черного цвета, вместо белых, как оно было задумано фирмой, в–третьих, сокурсник зализывал ладонь. Докопался, называется. И за плечами у очкарика висел автомат. Не сон. Не розыгрыш. У них получилось. Почему я такой идиот?

Лось пыхтел и сопел, и испытывал к Крысюку максимальное сочувствие. Хотя чего его жалеть? Если он с детства так вкалывает, то Лось не завидовал тому, кто решит воровать у этого сельского жителя картошку. Из глубин памяти всплыло непонятное слово кулак. Бабушка Лося при этом всегда оглядывалась. Только здесь по–другому говорят – куркуль. А что это значит? Но лингвистические изыскания были оставлены на потом. На столе стояла большая миска, прикрытая полотенцем. По столу шел жирный черный таракан. Ременюк немедленно изловил насекомое и запихнул его в спичечную коробочку.