«Для обмена? Поищем и найдем,» – задумчиво произнес Эдуард.

***

Новенькие в отстойник попадали довольно часто. Человек двадцать – двадцать пять в год добирались до озер живыми: приходили сами или были найдены бороздящими окрестности в поисках поживы аборигенами. Сколько людей гибло в светящемся тумане или по прибытии оставалось неизвестным. Но человеческие останки не были редкой находкой.

По объективным причинам (в первую очередь отсутствию медицинской помощи) до глубокой старости доживали немногие. Дети, по неизвестной причине, здесь не рождались вовсе. А потому, численность населения хоть и росла, но довольно медленно, и сейчас подбиралась к полутора тысячам человек.

От лагеря отщепенцев, как здесь прозвали компанию, уединенно поселившуюся на дальнем озере, до Большого озера было около трех километров. Оно протянулось узкой полосой шириной от 100 до 200 метров и длиной километров пять. Люди, жившие здесь разделились на три больших группы и сформировали три центра притяжения. Наиболее благополучным был квартал, окружавший «Рублевку», население которого, самое многочисленное, не потеряло веру в будущее и пыталось выжить, подстраиваясь под реалии этого мира.

Трущобы располагались на отшибе. Сюда рано или поздно стекались опустившие руки маргиналы, так и не сумевшие приспособиться к новой жизни, которым не было дела ни до чего. Здесь витал дух уныния и безнадежности. Жители трущоб были основными потребителями самогона, позволяющего хоть ненадолго забыться.

Третьим центром притяжения, разумеется, был Чайна-таун. Давно замечено, стоит только собраться в одном месте китайцам числом более трех, как там немедленно возникает маленький Китай, быстро обрастая своей специфической инфраструктурой: едальнями, борделями, чиновниками, мафией, праздниками, – и превращается в отдельное государство в государстве. Как всегда и везде, здесь китайцы держались обособленно, поселившись на дальней оконечности Большого озера. Было их на удивление много. Хотя, если принять во внимание многочисленность этой нации, ничего странного в этом не было. Этот мирок, который Катя на редкость удачно окрестила отстойником, не был исключением.

Чайна-таун процветал. Четко организованная и жестко регламентированная жизнь находила применение каждому попавшему сюда китайцу, из какого бы времени он не был, встраивая его в систему. Руководил общиной твердой рукой член коммунистической партии Китайской Народной Республики товарищ Сунлинь Янь, в прошлой жизни бывший директором целлюлозно-бумажного комбината.

Товарищ Сунлинь Янь не признался бы в этом ни одной живой душе, но он не вернулся бы назад ни за какие деньги. Директор целлюлозно-бумажного комбината – фигура, конечно, масштабная, но подневольная и размахом несравнимая с тем, кем он чувствовал себя здесь. А чувствовал он себя императором и никак не меньше. Тут над ним не давлело отраслевое руководство, не надзирало бдительным оком партийное начальство, не дававшее вздохнуть свободно, не пилила сварливая жена, что медленно движется по карьерной лестнице. Порой Сунлинь чувствовал себя загнанным зверем. Всем он что-то должен, все от него чего-то хотят, ни на минуту нельзя расслабиться. Даже на жену наорать нельзя, её влиятельному отцу – единственной, но очень веской причине, по которой он и женился на капризной, вздорной бабе, до сих пор не родившей ему даже одного ребенка, это точно не понравится.

Жизнь разрозненной прежде китайской общины он организовал по проверенному веками образу и подобию, и сейчас Чайна-таун напоминал муравейник, где, несмотря на кажущийся хаос, каждый занят своим делом на благо общины. Чайна-таун – яркий, шумный, суетливый, экзотичный даже здесь, – жил на полную катушку, а не существовал и не прозябал в ожидании смерти. Тут цирюльник опасной бритвой брил блестящую лысину клиента, там колоритная старуха флегматично мешала в глиняном горшке отвратительное на вид, но на удивление вкусно пахнущее варево, рядом гадалка в цветастом платке вешала лапшу на уши клиенту, водя пальцем по его ладони с многозначительным видом. Судя по хмурому виду клиента, с предсказаниями она не угадывала.

Сунлинь давно понял – в критической ситуации большинство людей уподобляется стаду баранов, которое послушно идет туда, куда гонит его пастух. Пастухов – вожаков по натуре среди людей немного. И если в нужный момент пастуху удается взять власть в свои руки – запугать, уговорить, заставить – способ не важен, то стадо будет безропотно следовать за ним. И ему удалось. Хозяйственная жилка, предприимчивость, оборотистость и, в немалой степени, удачливость и желание взобраться наверх, способствовали тому. Не падать же духом? Он выкарабкается и устроится здесь не хуже, чем дома.

Штатной любовницей при товарище Сунлинь Яне состояла молоденькая китаянка Мей Лю – вчерашняя школьница, голова которой по прибытии была забита всяческими нелепостями: пластическими операциями по изменению разреза глаз, отбеливанием кожи, наращиванием ногтей, селфи и какими-то лайками в каких-то социальных сетях. Поначалу дурочка и испугана то не была, бегала и, гримасничая, фотографировала себя диковинным на вид аппаратом, словно попала на экскурсию с классом. Узнав, что произведено это технологическое чудо китайской компанией, Сунлинь преисполнился гордости за далекую Родину.

Когда заряд энергии в телефоне иссяк Мей Лю приуныла. До девушки стало доходить, что все, с ней происходящее, – всерьез и надолго. Дождавшись того момента, когда райская птичка совсем растерялась и поникла, бывший коммунист пристроил её к делу. Сначала сделал своей горничной, а потом любовницей. Козочка немного побрыкалась, лепеча что-то невразумительное о сексизме (что за зверь такой?), равноправии (смех, да и только) и свободе личности (это она не была членом коммунистической партии), но, поскольку растением девочка была тепличным, любовно выращиваемым единственным ребенком своих родителей и двух комплектов бабушек и дедушек, то заботиться сама о себе не умела совершенно. А потому, в конце концов, недовольно надув губки, все же покорно подставила свой круглый, белый, упругий задок, впрочем, быстро свыкнувшись с новым положением. Девочку товарищ Сунлинь держал в строгости, на положенном ей месте, чтобы не зазнавалась. Ведь обладала она и еще одним ценным качеством, можно даже сказать, что и бесценным, – чай, который подавала девушка каждое утро, был самым настоящим.

Мей Лю и сообщила ему о прибытии новеньких, погромыхивая разномастной посудой на подносе. Новость бывшего директора комбината не заинтересовала. Вновь прибывшие не были китайцами, а, значит, в сферу его интересов не входили. Но гостей, пожаловавших через несколько дней, принял вежливо.

Китайцы, под предводительством своего самоназванного императора, оказались знатными путешественниками. И, что самое ценное, очень систематическими. Их экспедиции шустро разбегались в разные стороны, обследуя намеченные квадраты территории и составляя карту. Впрочем, отмечать на ней было особо нечего. Плоскую равнину с несколькими озерами в центре (одно большое и три маленьких) окружали холмы. Из маленьких и пологих они постепенно превращались в высокие и крутые, а на расстоянии 12-15 дней пути в любую сторону теснились сопками, наезжая друг на друга и толкаясь боками, словно медведи в берлоге. Голые вершины сопок терялись в сияющем тумане. Впрочем, дальше они мельчали, горбились, вновь становились лишь холмами и, в конце концов, выравнивались в другую, покрытую той же сизой травой, равнину. На этом ойкумена – изученный мир, заканчивалась.

Несколько отчаянных смельчаков, обвязавшись самодельными веревками, полезли в туман. Двое вернулись назад, проплутав некоторое время наощупь в туманном киселе и не найдя ровным счетом ничего. Третий исчез бесследно. Его обмякшая веревка, вытащенная назад, оказалась отрезанной или, скорее, обрубленной ровно, будто гильотиной.

Было на карте и маленькое, безымянное кладбище, и сливовая рощица с проржавевшими останками «Запорожца», и скелет гигантского крокодила. Но, как и предупреждал Никодим Савватеевич, просто так китайцы на свою драгоценную карту взглянуть не дали. Пришлось меняться. Информация о куске железа размером с пятиэтажный дом произвела фурор. Немедленно ставшие исключительно любезными, а не просто отстраненно-вежливыми, китайцы позволили не только внимательно изучить карту, но и перерисовать её в одну из школьных тетрадок Руслана. Заполучив на карте заветный крестик – местоположение упавшего носа корабля, поселение засуетилось, как пчелиный рой, немедленно собирая экспедицию.

«Вот увидите, они его сюда по кусочкам перетащат и вторую Великую Китайскую стену из него построят,» – мрачно пошутил по этому поводу Андрей.

С посещением Чайна-тауна светские визиты можно было считать выполненными. Никакой ясности в ситуацию они не внесли, но оставили тягостное впечатление. Разномастные халупы, собранные из всего, что подвернулось, толпа людей с обреченными глазами, безнадежность и уныние трущоб. Неужели им придется остаться здесь? Неужели и они станут такими? Окончат свои дни в этой дыре?

Путешественники были подавлены. Последние иллюзии и остатки надежды вернуться домой таяли на глазах. Если все эти люди не смогли ничего придумать, пребывая здесь по многу лет, то едва ли и они смогут. Неужто придется смириться? Даже мысль об этом ужасала.