— Тихо! — Бату толкнул его локтем. — Слушай, что она скажет!

Девчонка, однако, молчала. Стемнело, снег пошел. Тихо было, только трещали в костре сосновые сучья, да с болота доносился тонкий писк упыря. И вдруг раздался голос — нет, множество голосов: нежные и грубые, тихие, пронзительные, теплые и ледяные… Они сменялись внезапно, от одних стыла кровь, другие согревали сердце. Орми и Энки не сразу догадались, что всеми голосами говорила одна лишь Эйле…

— Те, кто вдвоем… хратарган! поднимались на горы Мару… У-у-улле поклонимся, и-ииии! слышали Имира слово — придите!.. Дует ветер над миром… Граркугул. Он мглу не развеет, туча плывет… клаклар. Нет ей конца… Из храма врага бежавшие… Будут, будут смрадные выродки дерьмо жрать! Из черного града Уркиса… кровью захлебнетесь, ублюдки… Я жду вас!

Голоса смолкли, Эйле без сил лежала на снегу.

— Что это? Что это было? — Орми схватил Бату за грудки. — Говори!

— Пусти! Ты, как тебя… Орми. Оставь! Дай вздохнуть. — Бату перевел дух. — Почем мне знать. Второй раз уже с ней такое. У нее и спроси.

Эйле лежала неподвижно, сверкая белками глаз.

— Я смотрю, ты ничего не знаешь, — сказал Энки.

— А откуда? — сказал Бату. — Я родился в клетке и всю жизнь там прожил. Вот только семь дней, как попал в дикие земли.

— Чего не знаешь, можно умом понять, — возразил Орми. — Эйле говорила многими голосами. Один-то из них мне знаком. Тот ледяной, жуткий, что произнес неведомые злые слова. Улле голос.

Эйле вздрогнула, зрачки ее вернулись на место, замигала. И заговорила быстро-быстро:

— Зов этот снова… Вижу: в пещере, во тьме, во чреве горы, Старик лежит, борода как снег, ни жив ни мертв, сердце не бьется, дух его светел, бродит в толще скалы, летит над землей, слово для Эйле несет… Зовет нас, ждет. Идем мы, идем к тебе! Скорее, Бату, Энки, Орми! Он ждет нас!

Эйле вскочила, стоит озирается, взгляд безумный.

— Ты, Эйле, сядь, погоди, — говорит Энки. — Куда мы ночью в темноте пойдем? Расскажи толком, что за старик? Зачем он нас зовет? Где ты его увидела?

Эйле замерла, вздохнула, села; разум к ней вернулся; посмотрела устало на братьев и сказала:

— Я давно уже слышу его голос. И не могу ему противиться. Вот мы и идем на его зов, я и Бату.

— След ваш петляет, однако, — заметил Энки.

— Кроме меня, никто его не слышит, — продолжала Эйле. — Кто он — не знаю, но дух его силен и мудр, и Улле не может к нему подобраться. Он все о нас знает: что мы бежали из храма врага, из града Уркиса…

— И нас он тоже знает, — сказал Орми. — Подглядел, должно быть, как мы с братом поднимались на горы Мару… А слово Имира — вот оно, гляди. Знаки на шкуре.

Орми положил шкуру на снег; Эйле и Бату кинулись к ней и во все глаза уставились на знаки.