ПРОЛОГ

Ночью небо спустилось почти до земли. Покрыло, укутало ледяною мглою вершины гор и теперь стекало, клубясь, по сырым расщелинам в долины.

Всю ночь Ильг пробиралась в кромешной тьме через дебри. Березовое криволесье обдавало ливнем, чуть дотронешься до спутанных ветвей. Она брела по болоту, где набухший водой мох жадно всасывал ноги, а отпускал неохотно, с хищным упыриным чмоканьем. И ночная невидимая птица все металась над головой, завывая:

— У-улле! У-улле!

Ильг вздрагивала, кутаясь в волчью шкуру, бормотала: «Молчи, злая тварь, беду накличешь!» А утром, когда небо посерело над горами и болото осталось позади, Ильг разглядела в рассветной мути вздымающуюся перед нею стену из черных бесформенных глыб, скользких, в лохмотьях лишайников. Чахлые сосны впивались корнями в трещины скал. Из расщелин тянуло земляным холодом. Ильг полезла вверх, цепляясь за стволы и корни, — почти сплошь гнилые, в ее руках они рассыпались в труху, кишащую муравьями.

— Брюхо мое, брюхо, — стонала Ильг, придерживая огромный живот, облепленный листьями и мхом. — Повремени еще, дай до норы добраться.

Вконец обессилев, Ильг сползла в глубокую расщелину с мшистым мягким дном. Сверху нору закрывала громадная глыба, вбитая, как клин, в трещину; под ней было темно и тихо. Комары, прозябшие за ночь, теперь отогрелись, зажужжали и облепили Ильг с головы до ног.

— Ишь, налетели, упырьки зудливые. Тоже ведь, мелкая тварь, а Хозяину верно служит, — только вымолвила Ильг, как стало ей не до них. Стиснула зубы, сжала кулаки, ногти вонзила в ладони — терпе-еть! Кричать не смей, закричишь — зверь придет, человек услышит, из мглы небес спустится Хозяин.

Так и терпела, пока не родила. Опомнилась быстро, подхватила ребенка, вышла из-под камня на свет. Мальчишка. Это ладно, пусть руку покажет! Младенец молчал, сжав кулачки, деловито сопел. Ильг осторожно разжала левый кулачок и уставилась на чистую розовую ладошку.

И тут сверху раздался хриплый, дрожащий голос:

— Э, Ильг, да ты выродка родила!

Ильг метнулась под камень, втолкнула ребенка в самый угол, сжала нож в руке, выглянула. Старый Гури уже лез в расщелину. Драная шкура еле прикрывала его зад, седые лохмы торчали кое-где среди шелухи и коросты на шишковатом черепе. В руке он держал копье и не спускал с женщины своих хитрых глаз. Вот он уже внизу рядом с ней.

— Чего уставилась? — Кряхтя, старик остановился в двух шагах, не решаясь подойти ближе.

— Следил?

— Не. Жрать охота. Почуял кровь.

— Улле тебя накормит.

Старикашка дернулся, словно ужаленный, покосился на мглистое небо.

— Тихо ты, вражье отродье! Не ровен час, услышит!