Он был мне как отец, а я? Была я ему как дочь? Кем он меня считал?

Мне нужны даты и детали. Я должна его понять.

Боюсь нарушить молчание, разрушить магию, спугнуть его. И все же что-то меня тревожит, как застрявшее между зубами зернышко.

– Почему сейчас?

Меня не убедило объяснение о том, что ему недолго осталось. Оно подразумевает сострадание, на которое Мэтти не способен.

– Говорил со священником, – поясняет Мэтти.

Вскидываю бровь. Так я и поверила… Но ничего не говорю, чтобы не провоцировать.

– Наверное, ты подозревала…

Я качаю головой:

– Нет, только когда…

Он фыркает. Глаза полузакрыты.

– Я и сейчас не могу поверить. То есть… после всего, что…

Осознание наваливается, давит на грудь. Он всегда знал. Поэтому позвал меня сейчас? Чтобы отомстить мне?

– Я долго не мог поверить, – говорит Мэтти. – У меня оставались сомнения, но все логично. Темная сторона. Злое начало. Еще сыграл инстинкт самосохранения.

У меня горят щеки, в голове проносятся картины из нашего общего прошлого. Я действительно радовалась, когда обидела Салли Снайдерс, и поделилась этим секретом только с ним. Все мои колкости про Деса, как я была с ним жестока. И с мамой… Нет, он не знает, но мог догадываться…

Я говорю себе, что сделала это ради нее, и тут же голос в моей голове шепчет: «Все равно сделала».

Мэтти что-то говорит, и я заставляю себя сосредоточиться. Мы разговариваем в последний раз. Я не должна пропустить ни слова.

– …в душе меня ненавидела. Злилась, что мне достается все самое веселое.

– Веселое?

Меня тошнит, на шее бьется жилка.