Я положила лоб на костяшки пальцев и зажмурилась. Хотела выбросить из головы весь этот кошмар, ноющее чувство вины.

Мама нежно сжала мою руку:

– Все будет хорошо. Знаю, как сложно поверить, и все же…

Я отмахнулась и скривила губы.

– Как ты можешь так говорить?

– Просто хочу сказать…

– Что именно, мама? Совсем недавно ты говорила Линде, что пойдешь в полицию. Сейчас утверждаешь, что он не убийца. Знаешь, каково мне с тобой жить? Постоянные качели. Если б не ты…

Она прикрыла рот рукой:

– Думаешь, это сделала я? Господи Боже!

– Что сделала?

– Вызвала копов? Считаешь, я на такое способна?

Из меня выпустили воздух, кости превратились в желе. Мама сидела, склонив голову, постукивала пальцами по чашке, кусала губу.

Маме тридцать два; молодая и красивая, в этот момент она была похожа на старуху. С лица сошел цвет, спина сгорбилась. Глаза бледные и водянистые.

«Старайся – не скроешь. Всегда ясно, кто поступил дурно, – предупреждала меня бабушка, грозя пальцем. – По лицу видно».

Я высматривала в зеркале признаки, которые меня выдали, и ничего не находила. Только бабушка была права – ей всегда было ясно, кто провинился.

«Вы с твоей мамой для меня – как открытая книга. Правда же, Амелия-Роуз? Книга…»

Я раньше так не умела, а сейчас легко считываю эмоции на мамином лице. Боль. Страх.

Вина.

– Так это ты? – Голос у меня дрожит. – Ты позвонила в полицию?

– Как у тебя язык поворачивается такое спрашивать? – ответила она слишком поспешно, хотя отрицать не стала.