Каббала? Что за странный предмет! Но для факультета, по своей природе академического, он подходит как нельзя лучше! Никому и в голову не приходило выбрать его в качестве цели исследования – о, как ошибались эти господа! Ведь именно как чисто исследовательский проект, в котором, по общему согласию, всего можно было достичь научным методом, она прекрасно ложилась в намеченный план. А между тем некий молодой человек, полностью отдавшийся этому делу, уже сидел в Иерусалиме, и даже не было нужды тратиться на его переезд. Но как выяснить, обладает ли он необходимой научной квалификацией? В Попечительском совете у меня было три ходатая: Хаим Нахман Бялик, Мартин Бубер и Арон Фрейман[259], которые знали меня и поддерживали, однако Бялик был поэт, Фрейман – известный библиограф, но никак не философ и не религиовед, а имя Бубера в кругу еврейских учёных того времени не служило лучшей рекомендацией, хотя во всём, что касалось Еврейского университета в Иерусалиме, вряд ли можно было обойтись без учёта его мнения. Но Сэмюэль Кляйн сообщил Магнесу, что раввин Иммануэль Лёв из Сегеда с большим энтузиазмом отзывался о моей работе. Лёв, один из «великих старцев» иудаизма, был энциклопедически образованным учёным, но прежде всего специалистом по ботанике как она отражена в раввинистической литературе и энтузиастом всех исследований еврейской реальности. Магнес решил посоветоваться с двумя учёными. Одним из них был Юлиус Гутман, глава Высшей школы иудаики в Берлине, о которой я рассказывал выше, и, конечно, авторитет не в каббале, а в еврейской философии, но он, однако, тепло рекомендовал меня, имея в виду моё философское образование и опыт предыдущей работы. Другим был Иммануэль Лёв, автор пятитомного труда «Флора у евреев»[260] – думаю, я был единственным, кто когда-либо смеялся над этим странным названием. Лёв написал, что меня непременно следует принять: «Наконец-то мы нашли человека», способного вести исследования в этой области. Он прочитал мою работу о книге «Бахир» и обнаружил там две примечательные страницы о двуполой природе пальмы в каббалистической литературе. На человека, написавшего такое, можно положиться, считал он. Итак, в сентябре 1925 года меня приняли на должность преподавателя каббалы, сначала на полставки, так как я ещё подрабатывал в библиотеке, а через два года на полную ставку. Началось время моей зрелости.

Я сел за стол и написал свою вступительную лекцию на волнующую меня тему: «Моше де Леон – автор “Зоара”?» В ней я обобщил или заново пересмотрел все тезисы, которые противоречат этому предположению и требуют «заново и систематически исследовать происхождение данной книги и развитие всей Каббалы». Следующие десять или пятнадцать лет я посвятил этому исследованию и постепенно опроверг все тезисы своей вступительной лекции, которые я намеревался доказать. В атмосфере всех этих потрясений я и приобщился к истине стиха: «Истина возникнет из земли»[261].