- Пожалуй, ты прав. Ну-ка, парторг! Сегодня же чтоб машинистка размножила тезисы лекций! И немедленно раздать в подразделения...

Радуясь находчивости Карчевского, никто не ведал, что тот, отговорив комиссара от двухчасовой лекции, спас от неминуемой гибели весь политсостав полка.

Отложив в сторону свой «гроссбух», Шаренко сообщил свежие новости о положении на фронте. А затем долго и нудно внушал, чтобы мы не позволяли солдатам подбирать и читать немецкие листовки. Слова его не имели «политического» смысла. В них скрывалась суровая проза фронтовой жизни.

- Если увижу у кого в роте обосранную немецкую листовку, голову оторву! - свирепо возвысив голос, завершил он свой инструктаж. А я вспомнил «агитку» немцев, посвященную известному приказу Сталина № 227 («Ни шагу назад!»).

На переднем плане, на фоне руин, были изображены (с реальной фотографии) убитые советские солдаты. Позади, как бы из-за гор, виднелась голова Сталина - с большими усами и испуганным взглядом из-под мохнатых бровей. Под ним - стишок:

«Ни шагу назад!», - приказал тебе Сталин, Умри возле стен Сталинградских развалин!

А сам уж давно убежал за Урал, Штаны он от страха свои замарал.

На обороте же было обещание: «Русский солдат! Сдавайся в плен! Фюрер гарантирует тебе жизнь и возвращение к семье».

Вот из-за этих-то листовок как раз и переживал наш политначальник Шаренко.

Зная, что русским не выдают бумаги ни для курева, ни для других неотложных надобностей, Геббельс приказал печатать листовки на мягкой бумаге. Расчет был (и не напрасный) на то, что пойдет русский Иван по нужде и, пока будет справлять свою потребность, обязательно прочтет фашистскую агитку.

Поэтому я заканчивал свои политинформации в своих взводах следующим образом: «Ребята, ходите по нужде подальше от своих окопов, чтобы Шаренко не видал! «.

...Когда я уходил из политотдела (ямы, накрытой брезентом), меня окликнул секретарь комсомольской организации полка - разбитной и веселый лейтенант - и попросил назначить время проведения комсомольского собрания в роте.

- Ладно! - буркнул я, а про себя подумал: «Вот еще одна зануда покою не дает. Шиш тебе с калмыцкой солью, а не собрание!».

Когда я, наконец, добрался «до дому», вся моя рота, скрючившись в мелких неудобных окопчиках, спала мертвецким сном. Только одиноко торчал, по пояс высунувшись из траншеи, молодой лейтенантик.

Дождавшись, когда я подойду ближе, он бойко вскочил на бруствер и, вытянувшись в струнку, четко доложил:

- Товарищ старший лейтенант, отдельная рота автоматчиков находится на дневном отдыхе! Никаких происшествий за время вашего отсутствия не произошло!

.Лишь вчера догнал он на марше полк и получил назначение в нашу роту. С него еще не сошел курсантский шик, и он, вчерашний школьник, видимо, очень гордился, что наконец попал в настоящую боевую обстановку. К тому же ему доверили командовать резервом штаба полка!

- Вольно! Садись, в ногах правды нет. А я немного вздремну. Буди, если что, - сказал лейтенанту и, положив голову на сапог спавшей тут же медсестры, мгновенно уснул.

- Товарищ старший лейтенант! Вставайте! Кажется, боевая тревога! -услышал я и вскочил как ошпаренный.

- К-к-кажется, т-танки! - тут же, заикаясь от волнения, тревожно закричал лейтенант, передавая мне свой бинокль.