Книги
Остров Немого
Что же, тогда он заменит Сунниве мать, вырастит ее, как Эмиля. Девочка ни в чём не будет нуждаться. Эйнар всё для этого сделает.
С порога дома Арне наблюдал за сыном и внучкой, а лодка снова отдалялась от берега, теряясь в тумане, увозя еще одного человека, проигравшего острову.
Проходя мимо отца, Эйнар улыбнулся ему, и в этой улыбке воплотилась вся его любовь, долгая, тяжелая, полная благодарности, уважения, принципов, рациональности, резкости, упрямства, боли, усталости, понимания. И ненависти.
Эйнар любил старика, но и ненавидел его какой-то частью души.
Он любил его за Сунниву – за то, что Арне учил ее ценить семью и размышлять о важных вещах.
Он любил его за Эйвинда и Эмиля – лучших на свете братьев, о каких можно только мечтать.
Он любил его за Гюнхиль, потому что она уважала Арне и принимала его таким, какой он есть. И Эйнар не допускал мысли, что мать ошибалась.
Но прежде всего он любил его, потому что понимал: любят не за достоинства и благодеяния, а вопреки недостаткам и боли.
3. Сверре
1
Мне кажется, всё началось с телеграммы о смерти дяди Эйнара – 2 июля 1878 года.
Но, возможно, это была только заключительная глава истории, которая началась давным-давно, – истории об острове Немого и маяке.
Я родился в городе Эльверум в губернии Хедмарк, что в центральной части Норвегии, неподалеку от границы со Швецией. В Эльверуме нет ничего особенного, кроме лесов и реки – говорят, самой большой в стране.
Мой отец Эмиль приехал сюда, когда ему не было еще и двадцати лет, а выглядел он и того моложе – худенький, безбородый, совсем как мальчишка. Мама рассказывала, что когда впервые увидела его – он прятался от дождя под крышей дома, – то решила, что какой-то ребенок потерялся и ищет своих нерадивых родителей. Но он огляделся, заметил ее, снял берет и улыбнулся – и тут же все мамины мысли о потерявшемся мальчике исчезли – такой взрослой, уверенной, откровенной и полной искрящейся энергии оказалась улыбка отца. Она подумала, что, возможно, перед ней моряк – из-за берета, который он тогда носил, – и что этот моряк по какой-то таинственной причине отправился вглубь страны.
Но Эмиль Бьёрнебу не был моряком, хотя имел отношение к морю. Он бережно держал маленький сверток, похожий на кошку, полный тряпок и заплесневелого хлеба.
Однажды я спросил отца, почему он выбрал Эльверум, чтобы пустить корни. Он ответил, что просто пошел вверх по реке, а потом увидел густые леса и – рядом – столярные мастерские, которые возвышались подобно надгробным плитам на кладбище. Тогда он и вспомнил, как его брат говорил о работе на лесопильне, и решил, что тут сможет заработать на жизнь. Так и произошло.
Отец моей матери, Бендик Якхельн, владел лесопилкой в трех милях к северу от города вдоль излучины реки, широкой, как озеро, где по воскресеньям ловил щуку и хариуса. Когда к нему пришел проситься на работу какой-то приезжий мальчишка, дедушка Якхельн поначалу смутился, но потом, видимо, разглядел в глазах парня ту же энергию, что была во взгляде его дочери, и решил помочь юноше.
Поначалу папу взяли подмастерьем, и он поселился на одном из складов древесины. Кроватью ему служила куча соломы, и рядом обустроились еще с десяток таких же, как он, людей, приехавших сюда со всех концов страны. Кто-то из них искал быстрых денег, другие бежали от неустроенности и страданий. Вскоре папа проявил себя как неутомимый и способный ученик и сумел сделаться настоящим мастером. А через несколько месяцев моя мама, случайно зайдя со своим отцом в столярную мастерскую, узнала в этом прилежном работнике потерянного мальчика, который прятался от дождя.
Через два года Эмиль Бьёрнебу стал ближайшим помощником моего дедушки. Он съехал с прежнего места – теперь зарплата позволяла ему снимать комнату на Киркевей, центральной улице в нашем городе. И вот с некоторым смущением он начал ухаживать за моей мамой. Ну конечно, тогда она еще не знала, что будет моей мамой!
– Туве, я не очень-то по части красивых речей, – сказал он ей однажды в воскресенье, когда они катались на лодке. – Но я честный человек. Меня воспитали в строгости и дисциплине. Вот.