– Надо же, Эмиль Бьёрнебу! – рассмеялась моя мать. – Длиннее речи ты еще не произносил!
– Туве, я только хочу сказать тебе…
– Что?
– Что я…
– Ну и что же ты?
– Да ты и сама знаешь, о чём я, Туве!
На берегу стоял дедушка Якхельн. Он притворился, что ловит рыбу, но из-под шляпы старик наблюдал за молодыми людьми. У него была еще одна дочь – Бенте. Несколько лет назад она вышла замуж и уже подарила ему двух внуков. В отличие от мужа Бенте, Александра, который был юристом, мой отец, может, и не получил такого хорошего образования, зато обладал удивительной силой воли и острым умом. Он твердо решил выучиться читать и писать, и, хотя часто делал ошибки и, прямо скажем, ни его манеры, ни образ мысли нельзя было назвать городскими, семья моей матери приняла его и не препятствовала их встречам.
– Перестань шпионить за ними! – смеялась над дедом бабушка Метте, полная женщина с мягким характером. – Так ты отвадишь его от дочки!
– Да не слежу я за ними! – защищался дед. – Просто показалось, что там огромная щука, рядом с их лодкой. Вот и всё.
6 мая 1853 года Эмиль Бьёрнебу и Туве Якхельн обвенчались в церкви Эльверума. А через год без одного дня родились близнецы Гуннар и Гюнхиль.
Через три года, когда мама снова ждала ребенка, семья покинула поместье Якхельнов и переехала в новый трехэтажный дом в центре Эльверума на Педерсенвей. В нем родилась Элиза, а в следующем году, 2 октября, появился на свет я. Говорят, когда я первый раз закричал, часы в гостиной остановились. Мне, конечно, хотелось бы верить, что в этом было что-то сверхъестественное, но на самом деле всё проще: в суете тех дней отец просто забыл завести механизм.
У нас было две горничных и няня. Наше детство было золотым временем, безоблачным раем.
Бабушка Метте привила маме любовь к чтению, а потом и мама позаботилась, чтобы ее дети познакомились с книгами и живущими в них историями. Каждый день перед сном нам читали сказки Петера Кристена Асбьёрнсена и Йоргена Энгебретсена Му[2], и уже с того времени наше воображение не знало преград и обгоняло возраст. А когда мама уставала или неважно себя чувствовала, ее охотно подменял отец, развлекая нас не книжными сказками, а историями из своей юности, прошедшей на острове, рядом с полосатым желто-красным маяком, смотрителем которого он был до переезда на север.
«Смотритель маяка? – удивлялись мы. – Да ты шутишь!»
Но он обещал, что однажды возьмет нас с собой на остров и покажет маяк! Мы поднимемся на самый верх – преодолев сто восемьдесят девять ступенек – и увидим, как вращаются линзы и горят фитили. Он говорил, тогда мы точно поверим ему!
Нам всё больше и больше нравились истории из его жизни – и всё меньше и меньше волшебные сказки.
– Не расстраивайся, – успокаивали мы маму, большую любительницу книг.
Но она, напротив, радовалась, что отец беседовал с нами, – в те времена это была большая редкость: отцы не очень-то много времени проводили с детьми, особенно с маленькими. Его необычные истории – поначалу редкие и случайные – стали всё чаще звучать в детской в ответ на наши просьбы.
После ужина мы усаживались на полу перед камином, вокруг любимого кожаного кресла отца. Я был самым младшим и обычно ютился у его ног. Впрочем, это место мне приходилось делить с сестрой Элизой. Близнецы устраивались на ковре с Фридой, нашей собакой: она клала голову на передние лапы, ждала, когда ее начнут гладить, и тут же засыпала. Медленный голос отца оживлял воспоминания и уносил нас на остров – в фантастическое королевство, место захватывающих открытий и нескончаемых приключений. Я завидовал его детству: оно представлялось мне счастливым и беззаботным, в отличие от моего, которое тогда казалось скучным.
Он редко говорил о своем отце, то есть о нашем деде. В ту пору дедушка Арне еще был жив. Мы знали, что он оглох во время сражения с британцами пятьдесят лет назад, что его лицо иссечено шрамами и характер у него тяжелый, а из-за несчастного случая на лестнице маяка половина его тела не двигается и он опирается на палку. Но когда мы расспрашивали о нем папу, он уходил от ответов.