За столом кто-то сдавленно кашлянул, явно стараясь скрыть прорывавшийся смех.

Грот быстро сообразил, что наступило удобное время для получения оставшейся суммы. Он не верил в трезвость подкаблучников и опасался, что «Дормидонтыч» по возвращению быстро накачается, и тогда доводить сделку до конца будет тяжело.

Через считанные минуты прозорливый продюсер хвастливо показывал Иосифу пять новеньких зелёных бумажек.

– Давай, братишка, жги! Понеслось-поехало!

После того, как прозвучали первые тосты, за барную стойку начали заглядывать друзья юбилярши. Некоторые приносили с собой выпить и закусить. Мужчины торопились пропустить с лицедеями лишнюю рюмку, тогда как остававшиеся на своих местах дамы – по мере разгара веселья – всё чаще бросали в сторону артистов уже не снисходительно-любопытные взоры, а игривые улыбки, некоторые из которых казались слишком откровенными.

Заходил «за кулисы» и Кирилл Данилович. Он доставал из-под журнального столика запрятанную бутылку виски, разливал на троих и, закусывая долькой апельсина, косился в сторону главного стола, переводя взгляд с одного гостя на другого.

– Вон тот, возле блондинки, – заговорщицки шептал он и указывал глазами на очередного гостя, – помощник депутата Троелобова. Его шефа я пользую. У того конгестивный простатит; а этот тихоня, что интересно, второе шале в Швейцарии покупает. Всё путаю, как его зовут… Вилор… Владилен.

Компания собралась в доме Стопудова завидная. Маркин и Грот из своего закутка могли наблюдать за людьми, приближенными к политической кухне страны, её углеводородному достоянию, банковской сфере. Транспортную монополию представлял рослый и очень благообразный мужчина. Он смиренно, но решительно, крестил себе рот перед каждой выпитой рюмкой и был за столом единственным, кто почти не пьянел. Набожный гость работал директором вагона-ресторана фирменного поезда, регулярно ходившего в восточном направлении.

Кирилл Данилович в подпитии оказался человеком очень разговорчивым. Пикантные подробности о своих состоятельных гостях он озвучивал без учета данной им клятвы Гиппократа и сострадания к носителям недугов. Доставалось и дамам, которым супруг Таисии Фроловны, видимо, неосознанно мстил за унизительную конкуренцию с Юаньчиком внутри собственной семьи.

Иосифа, как личность творческую, мало занимали подробности из послужного списка, свойств характера и физиологических особенностей собравшейся публики. В большей степени его интересовал духовный мир этих людей. Отрабатывая шестьдесят процентов от полагающегося ему по уговору гонорара, он стремился постичь своего зрителя. Главным препятствием на пути к этой достойной цели была юбилярша. Невидимые нити, которые единственно и могли связать артиста с горсткой жующих современников, безжалостно рвала фрау фон Лемпке. Она беспрестанно опережала сценические действия Иосифа громкими возгласами и комментариями.

– А сейчас он схватится за сердце и упадёт… Обожаю это место… Замечательно… Он такая умничка, – громыхала Таисия, которая, как выяснилось, оказалась совсем не голубых кровей, а рядовой гражданкой Стопудовой, в девичестве – Тукало, самовольно присвоившей себе чужеземный титул.

Семейную тайну раскрыл гастролёрам не подвыпивший супруг фон Лемпке, а участник празднества, новый знакомый Грота – политтехнолог Митрофан Брунет, носивший в себе хронический простатит, приобретённый, предположительно, на сидячей работе в эпоху застоя, и имевший, по его же смутным намёкам, непосредственное отношение к созданию влиятельной политической партии «Наш край студёный».

– А как же фон Лемпке? – одновременно воскликнули друзья.

– Она заставляет доктора… Вы же видите, что это за баба. Чудит постоянно. Раньше, например, она звалась маркизой Дыра… Деляруа, – продолжал приподнимать завесы Митрофан.

Брунет подсел к Алексею в тот момент, когда Иосиф находился перед зрителями в очередном образе, а властное контральто в очередной раз рушило хрупкий художественный посыл.

– Тонко подметил… талантлив, чертяка.

– Вредная баба, – промямлил Митрофан. – Бедный Киря. Врач с большой буквы, «золотой палец», мы так его между собой зовём, а дома кота в задницу должен целовать. Эти все идиоты, – кивнул он в сторону стола, – из кожи вон лезут, хотят угодить Стопудихе. Кот её, видите ли, брат кота президента. Умиляются Юаньчиком. Тьфу! Брехня. Помойный кот… Я собак люблю, но у меня их никогда не было. Ты, костюмер, пить будешь?

Митрофан принял Алексея за помощника артиста, за Санчу Панса, носящего за своим хозяином доспехи в виде чемоданов с реквизитом.

– С вами хряпну, – согласился продюсер.

– Со мной многие хотят выпить. Ищут контактов, наводят мосты. А что там искать? Наливай, как говорится, да пей. Правильно? Ну, давай. Быть добру.