Мясо, охлажденную свиную вырезку, я решил просто отбить и пожарить. Единственной пряностью, которую я использовал, стал молотый черный перец — чем проще, тем лучше. Когда через десять минут мясо уже было готово, я бросился искать бокал для вина. На кухне мне его отыскать не удалось, и передо мной встала дилемма — пить вино из правильного бокала, который я найду неизвестно когда, или вкушать шипящее мясо, которое только что выложено со сковородки. Я предпочел второе и налил коллекционное вино в высокий стеклянный стакан, обнаруженный на кухне, и приступил к трапезе. После ужина я решил прилечь, добрался до спальни и плюхнулся на широченную кровать. С удивлением обнаружил у себя в ногах огромный телеэкран, примерно как у Петрова в кабинете; странно, что в прошлый раз я его не заметил. Я не поленился и встал, чтобы отыскать пульт, включил телевизор и пощелкал каналами. С недоумением обнаружил, что доступны только стандартные программы, которые и в Медведкове ловились на домовую антенну. Такой скудный набор явно не вписывался в прочую обстановку шикарной квартиры. Я остановил свой выбор на биржевом канале. Там ведущий небольшого роста, бритый наголо мужчина в очках, задорно наскакивал на двух, не то бизнес-аналитиков, не то на политтехнологов, сидевших по обе руки от него. Те очень вяло отбивались, но под напором очкарика уже были склонны признать, что чему-то там присущи не только отдельные недочеты, но и системные недостатки. Я доброжелательно подумал, что ведущий похож на небольшой, но весьма дееспособный мужской орган. Потом я начал размышлять, на кого в таком случае похожи аналитики, и неожиданно для себя заснул.
Когда я проснулся, то понял, что мне приснился необычный сон, который мне бы не хотелось забыть. Я знаю, что сон, который хочешь запомнить, нужно пересказать себе сразу после пробуждения, и, не открывая глаз, начал вспоминать. Последняя картина сна была такая: я плаваю внутри снежного шара. Знаете такую детскую игрушку? Стеклянный шар с жидкостью; если его потрясти, внутри начинают летать тысячи снежинок, настоящая метель. И вот я плаваю внутри такого шара, а вокруг меня вместо снежинок плавно движется огромное количество сияющих разноцветных кристаллов. Каждый из кристаллов испускает пучок тонких лучиков. Я прослеживаю направление пучков, смотрю себе под ноги и вижу, что лучи сформировали изображение синего неба с быстро несущимися белыми облаками. Я поднимаю голову наверх и вижу там картину красного неба. Мне ясно, что и эта картина также нарисована пучками лучей. Спереди и сзади, справа и слева тоже облака, несущиеся по разноцветным небесам. Всего шесть цветов. Я осознаю, что это сон, и говорю себе, что необходимо не забыть о количестве цветов. Ровно шесть разноцветных небес.
А что было до этого? Что-то очень важное. Я вспоминаю, откуда взялись кристаллы — в них превратились разноцветные снежинки. Снежинки нежно звенели, каждая своим голосом. А Ира просила не разрушать монады.
Точно! Теперь я вспомнил, там была Ирина. Я ее не видел, но узнал голос. Я уверен, что это была именно она.
Я окончательно проснулся и открыл глаза. Телевизор озабоченным голосом сообщил, что сегодня торги на РТС завершились в красной зоне, и был безжалостно пристрелен из пульта. Я лежал на спине и думал о своем сне. Не нужно быть Фрейдом, чтобы понять, почему мне снится Ирина. Я вполне осознаю, что, говоря старорежимным языком, увлечен ею. Такое уже случалось, и, надеюсь, случится еще не раз. С монадами, которых Ира просит не обижать, тоже всё понятно. Секвенции уничтожают монады, девушка от этого испытывает боль, я увлечен девушкой и не хочу, чтобы она страдала, девушка в компании монад является мне во сне. Мое чувство вины привело ее в мой сон. Всё логично. Но сон продолжает меня беспокоить.
Я всегда довольно серьезно относился к своим снам. В этом моем отношении никогда не было ни тени мистицизма, или еще какой-нибудь другой потусторонней чуши. Я четко осознаю, что во сне мой единственный собеседник — я сам, и идеи общения с кем-то посторонним, будь то духи предков, ангелы, или Создатель лично, напрочь отвергаю. При этом я отчетливо понимаю, что во сне зачастую в довольно изощренной форме, я могу сказать себе что-то, что не смог бы или не осмелился сказать себе в обычном внутреннем диалоге наяву. Повторяю, я серьезно отношусь к своим снам и, когда мне удается их запомнить, стараюсь в меру сил получить от этого какую-то пользу.
Я чувствовал, что кристаллы появились неспроста. Более того, я был уверен, что когда-то видел эти кристаллы, испускающие лучи, которые формируют какое-то изображение. Правда, тогда эти кристаллы лежали насыпью, этакой кучкой. И вдруг я вспомнил. Я вскочил с кровати, домчался до компьютера и включил его. Компьютер начал неспешно загружаться. Я понял, что не могу бездействовать, сбегал на кухню и сделал себе еще чашку кофе. Когда я возвратился к компьютеру, он уже был вполне готов к общению со мной. Я зашел в свою почту, открыл папку «Отправленные», начал искать нужное письмо и вскоре нашел. Мой отчет для Роберта Карловича двухлетней давности. Письмо от 26 мая. Я открыл письмо, убедился, что это — то самое, что я искал, и отправил его на печать. Не люблю читать с экрана.
Глава XV
Траутман читает свой отчет двухлетней давности. Индийский шофер-философ. Траутман знакомится с Учителем Зеленой горы. Четыре Благородных Повода Траутмана. Учитель безуспешно объясняет Траутману устройство мира
.
Здравствуйте, дорогой Роберт Карлович.
Ровно два часа назад я возвратился из поездки на Север. Уже переоделся, принял душ и с удовольствием приступаю к выполнению своих эпистолярных обязательств. Я помню, что задолжал за семь дней, но пером моим движет (точнее, пальцами, нетерпеливо колотящими по клавиатуре) не только чувство долга, но и желание упорядочить свои впечатления.
Начну с конца. Сидя сейчас в прохладном номере, я особое удовольствие получаю от работающего кондиционера. Дело в том, что позавчера у нас в машине аналогичное устройство перестало работать. Шофер этому, кажется, только обрадовался. Всю неделю он хлюпал носом из-за насморка, вызванного, по его словам, сильным перепадом температур — забортной и в салоне. За бортом после того, как мы спустились с гор, жара была градусов сорок. Точнее сказать не могу, поскольку в арендованном джипе (самом дорогом из предлагавшихся) термометр не работал изначально. Шофер мой оказался большим философом. После того, как отказал кондиционер, он заявил, что поездка в прохладной машине по Индии — профанация идеи. Именно так и сказал — профанация. В колледже, который он закончил пару лет назад, его научили разным мудреным английским словам. Своим образованием, включая знание английского, он очень горд и имеет к тому определенные основания. Может показаться странным, но именно из-за его образованности уверенно понимать его речь я начал не сразу, а только спустя примерно сутки после начала нашего общения. Поскольку говорит он с весьма специфическим акцентом, я подсознательно был уверен, что языка он толком не знает, и не слишком старался вникнуть в темные для себя моменты его речи. Впоследствии выяснилось, что шофер украшал свои тирады использованием сложнейших английских грамматических конструкций. В последний раз с этими всеми сложноподчинностями и согласованием времен я сталкивался при подготовке к зачету по английскому. Я был уверен, что все эти красоты и сложности существуют только в учебниках и ошибался. Добавлю, что простой индийский парень в качестве строительного материала для упомянутых конструкций часто использовал слова, значения которых мне неизвестны и в русском языке. Когда я, наконец, сообразил, что его английский существенно превосходит мой собственный, пришлось из вежливости поинтересоваться, все ли шоферы в Индии такие эрудированные. Он меня успокоил, что не все. Оказалось, что мой шофер один из совладельцев фирмы, в которой я взял напрокат джип, а обязанности возничего он принял на себя добровольно, стремясь отдохнуть от однообразия офисной жизни.
Сейчас поделюсь еще одной бытовой подробностью индийского жития и перейду к описанию духовных аспектов нашего путешествия. В отеле города Дхармасала в номер меня провожал очень солидный господин цвета печеного баклажана, служащий гостиницы. В номере он завел меня в туалет и со скромной гордостью обратил мое внимание на имевшуюся там туалетную бумагу. О причинах гордости я догадался позднее. В следующий раз туалетная бумага мне встретилась уже здесь, в лучшем пятизвездочном отеле столицы Индии.
Роберт Карлович, я перечитал последний абзац и решил его не стирать. Ведь Вы же сами просили меня быть понепосредственнее при изложении своих впечатлений и размышлений. Вот я и постарался.
По дороге к Учителю Зеленой горы далекая Индия мне трижды напомнила мою северную родину:
1. Основное дерево в предгорьях Гималаев, как и у нас — елка. Не пальмы всяческие и прочие кактусы, а наша простая русская ель. Основное отличие в том, что у нас по ёлкам прыгают белки, а здесь — обезьяны. Правда, обезьян тут куда больше, чем у нас белок.
2. Здешние гаишники очень напоминают отечественных. Я ни разу не видел, чтобы они занимались организацией безопасного движения (я говорю о провинции; в Дели видел много очень деятельных регулировщиков). В горах сотрудники ГИБДД останавливали нас дважды, и оба раза проверяли не только документы на машину и наличие аптечки, но и дотошно изучали содержимое последней. Причем, пристальное внимание было уделено тому, чтобы бинты и лекарства не были просроченными. Я возрадовался тому, что не только у нас дорожная полиция печется о здоровье граждан. Денег мы им так и не дали.
3. Дорожные работы здесь производятся женщинами. Руководит ими, конечно, мужчина, но каменные завалы на дорогах, образующиеся от частых лавин, вручную растаскивают местные дамы, достаточно хрупкие на вид. Одним словом, уровень эмансипации индийских женщин вполне близок к нашему российскому.
Довольно о суетном, перехожу к духовному.