Пронеслась через весь дом до кухни, там перелезла через подоконник, спрыгнула наземь, обежала терем задом и спряталась за поленицу – отдышаться, переждать.

Ух что на дворе началось!

Сначала орал Ванейкин, должно быть, высунувшись из окна:

– Федотов, Шепотов! Ворота запереть! Никого не выпускать!

Солдаты, или кто они, зашумели, залязгали.

Еще через малое время из терема донесся вой. Кто-то там громко плакал, и Ката не сразу догадалась, что Терентий.

– Помеееер! – выл Терентий. – Князюшка помееер! Бедаааа! Как есть мертвóй лежит!

Заголосила кухарка Настасья. У Каты тоже слезы рекой. Не могла поверить. Только что живой был, про потомков говорил, перед зеркалом гордился. И всё, нету? Не от тычка же? Хотя что же – старый старик, и сердце старое, испугался за книгу…

Так ей его жалко стало, бедного – не сказать.

По двору теперь бегали все, кто только есть. Протопотал к терему и пристав Иван Кондратьевич, ревя по-медвежьи. Его мирная служба заканчивалась.

А только и Кате на подворье делать больше было нечего. Не будет ныне ни многоумных диктований, ни гишторических бесед. Можно сказать приставу, что князь не просто так помер, а от фискалова удара, но кто ей, девчонке, поверит? И неизвестно еще, кто тут главней – Иван Кондратьевич или этот Ванейкин. Наверно, Ванейкин.

Убегать отсюда надо, побыстрей и подальше. Спасать Книгу, князево завещание потомству.

Что ворота заперты – чепуха. Ката, когда хотелось погулять на воле, через забор легко перемахивала. Так же поступила и сейчас. Приставила жердь, вскарабкалась, а сверху спрыгнула.

И помчалась через весенний луг, подняв подол. До леса бы только добраться, он спрячет. Потом домой, к своим, в Соялу. Хранить от антихристовой власти важные книги – это староверы умеют.

На опушке, добежав до зарослей, Ката оглянулась на место, где прожила два с лишним года и узнала из книг столько предивного. Думала поплакать о старом князе, об отрадной вивлиофеке, о всей своей пинежской жизни, краше и покойней которой, верно, уж никогда не будет.

Но слезы, едва выступив на глазах, сразу высохли.