Бату — хан тронул своего коня вперёд, бросив на Субедея взгляд полный презрения. Субедей молча утёр рассечённый кровоточащий лоб, устремив свой единственный глаз на грохочущие, низвергающие дым и пламень, русские квадраты. Отъехав подальше от шатра Батыя, краем уха он слушал неистовые камлания шаманов и с каким — то ранее не присущим ему мазохистским упоением наблюдал за агонией монгольской конницы, бестолку кружащей и устилающей своими телами кровавую дорогу для урусских войск.
Когда шаманы совершили все необходимые обряды, джихангир не успокаивается и посылает для зубодробительного удара, свою элитную тяжёлую конницу — «кэшиктэнов», являющихся «маневренным резервом», наносящий по противнику решительный удар.
Из 10–ти тысяч тумена кэшиктэнов (состоящих из «тургаудов» — дневной стражи — самое многочисленное подразделение этого элитного тумена, «кебтеулов» — ночной стражи и «хорчинов» — лучников), а Западный поход к «Последнему морю» отправилось 7 тыс. этого элитного тумена и сейчас, по воле Бату — хана, в бой было брошено 4 тысячи этих конных гвардейцев, заведённых когда-то ещё самим Чингис — ханом.
Передовые каре урусов, завидев нового противника, тут же останавливаются, в стенах квадрата появляются дополнительные коридоры, через которые высовывают свои чугунные головы, едущие внутри каре пушки. Орудия постоянно, даже во время движения находящиеся по углам квадрата тоже наводят свои чёрные жерла на очередную конную лаву.
Вертевшаяся впереди ратей лёгкая конница степняков, не теряя времени даром, принялась готовить площадку для выступления своей гвардии, разбирая завалы из мёртвых тел, привязывая эти туши верёвками, захватывая арканами и оттягивая их назад.
Эта самая мощная волна монгольского наступления прокатилась через все четыре линии, дошла, выплеснувшись до самых щитов «гуляй-города», кровавой пеной устилая снег сотнями тел. Пробиваясь сквозь артиллерийский картечный заслон, монголы вплотную сблизились, проламываясь сквозь выставленные вперёд сплошным частоколом пики, добравшись, отчаянно при этом теряя скорость, до линии щитов первых шеренг сразу нескольких ратей. Лютая сеча закипела по всему Раменскому полю.
Пикинеры, по команде освобождаются от ставших бесполезными копий и тут же вооружаются острыми мечами. Они, строго по резким, коротким трелям свистков, сразу бьют по прорвавшимся врагам всей шеренгой, так как их в своё время учили. Выцеливая морду, шею, бока и любые другие плохо защищённые части захлёбывающихся и хрипящих от крови лошадей. Совместные шеренговые удары наносятся сразу сдвоенные, вслед за дезориентирующим противника ударом щита, следует короткий, колющий выпад мечом, подсекающий брюхо татарским коням. Тяжёлые удары щитов сразу во многих местах опрокидывают противника, нокаутируют и оглушают лошадей, а следующие сразу выпады мечей взрезают плоть и смертельно ранят ошеломлённого противника. В снег валятся распоротые кони, рядом елозят по снегу монгольские всадники. Из — за спин пикинеров не менее эффективно действуют убравшие луки и вооружившиеся бердышами стрелки. И прорвавшимся врагам остаётся только со злобным бессилием массово гибнуть.
Кони скакавшие в задних рядах оказывали на впереди скачущих невыносимое давление, заставляя фронтальную конницу волей — не волей бросаться и насаживаться на копья. Между конных отрядов в развалку на своих кривых ногах передвигались тысячи спешенных монголов, с криками бросаясь на шеренги пикинеров, завязывались многочисленные рукопашные схватки.
Три квадрата каре оказались прорваны неприятелем. Это не было критично, но только в том случае, если не возникнет паника. Оснащение и сама структура наших войск, где самостоятельной тактической единицей может выступать даже отдельно взятый взвод, были таковы, что они даже в полном окружении могут продолжать эффективно сражаться. Но степнякам это неизвестно, они спешат расширить образовавшуюся прореху, сбегаясь туда, впопыхах пробираясь между телами перебитых товарищей. Но, даже ворвавшись в каре, монголы не могут навести там «шороху», заставить всех разбегаться. Каждый наш пехотинец точно знает, что начать рушить строй и убегать от вражеской конницы — это самый быстрый и действенный способ самоубийства. На учениях отрабатывался и такой вариант, чтобы каждый боец на собственной шкуре почувствовал себя загнанным конными охотниками зверем. Поэтому, в случае прорыва, управление атакованным каре децентрализуется на полковые и батальонные колонны, которые превращаются в самостоятельные боевые единицы, продолжая, как ни в чём не бывало вести бой, с внешнего и внутреннего радиуса, если карейный резерв самостоятельно не справляется с купированием прорыва. И ворвавшимся в центр каре монголам сразу приходится не сладко. Они не только всем скопом попадают под перекрёстный обстрел сразу с четырёх сторон, но и моментально нарываются на карейный резерв в лице батальона, тут же уничтожавшего прорвавшегося противника и затыкающего своим личным составом возникшую дыру.
Прорывом с последующим боевым соприкосновением противостоящих друг другу войск пытается воспользоваться лёгкая степная конница. Она, укрывшись за спинами своих тяжелобронированных собратьев, начинает прорываться, вплотную подходя к нашим пехотным построениям и спрыгивая с коней, пешими бросаются в бой. В таких обстоятельствах наша артиллерия оказывается бесполезной, чтобы не задеть своих она может продолжать вести навесной огонь только по дальним дистанциям. Но вот раздаётся ещё одна команда, и по накапливающейся перед линией щитов конницей, в дело вступают стрельцы — начинают забрасывать противника гранатами, снаряжённых пироксилином. Череда частых взрывов крошит, напичкивает осколками и изламывает тела противников. За первой волной взрывов, с короткими промежутками, следуют вторая и третья. Страх и инстинкты берут власть над разумом степняков, они разворачивают своих испуганных, совсем обессиленных коней и наконец, цунами, оставляя обломки из тел, то там, то здесь начинает откатываться назад.
В нашем противостоянии с ордынцами установился свой собственный ритм сражения, состоящий из чередующихся между собой фаз затишья и внезапных возобновлений кровавого побоища. Так, в часы активизации боёв, не смотря на раны и усталость, пехотинцы сражались как заведённые бездушные машины и казались неуязвимыми. Когда же степняки, очередной раз «умывшись кровью», и повинуясь приказам отдаваемых белыми и чёрными флагами или же даже самовольно отступая выходили из боя, чтобы перегруппироваться и с новыми силами обрушиться на своего врага, пехотинцы, прежде чем продолжить движение вперёд, несколько минут переводили дух, обессиленно опёршись о щиты, пики, бердыши, перевязывали прямо на месте легкораненых, тяжёлых, на носилках, эвакуировали в тыл. Звучали команды и со стонами выпрямившись, подняв зазубренные клинки и исколотые стрелами щиты, под звуки оглушительной артиллерийской канонады, перебивающей пороховой вонью тошнотворный смрад боя, пехота возобновляла прерванное боем наступление. Сквозь заливающий и раздражающий глаза пот и пороховой дым, перейдя через тела сотен конских туш, усеивающих собой всё пространство вокруг, воины железной и нерушимой стеной встречали очередную вылазку врага, сбившись со счёта, который уже раз, проходили через разведку боем, плавно перерастающую в ужасное побоище. Стоны усталости исходящие от наших войск в редкие минуты отдыха, в прямом боестолкновении, как по волшебству, сменялись громкими воплями и грозным рычанием, а атакующие нас монголы уже не выкрикивали свой боевой клич, а просто, израненные и забрызганные в собственной крови они выли от своей бессильной ярости, от осознания невозможности разбить и рассеять русское воинство.
Всё это время я со своей конной сотней телохранителей двигался внутри передвижного гуляй — города. Несколько тысяч монголов ещё в первой половине дня проскакали по Клязьме и ударили с тыла. Пришлось переместиться от греха подальше за линию передвижных щитов.
Но от своих пехотных каре мы не отставали, поскольку они двигались рваным ритмом, будучи вынуждены то и дело останавливаться, чтобы принять бой, усмиряя бесчисленные ордынские конные лавы.
Монголы во второй половине дня всё больше норовили атаковать наши каре спереди и слева, при этом, практически не заходя справа, где начинался спуск к берегу. Несколько раз, залетев в интервалы и попав под перекрёстный огонь, стали избегать совать туда свой нос. Поэтому вскоре пришлось отдать приказ вестовым проводить ротацию ратей не только по вертикали, но и по горизонтали.
Я не только издали обозревал бои, но и слышал всё происходящее. Оттуда, с передовых рубежей исходил леденящий душу шум битвы. До нашего слуха доносились отголоски боевых монгольских гортанных кличей, надсадные зажатых в давке, вопли и крики раненных, треск ломающих древков копий, лязг и скрежет стали о сталь и нескончаемая орудийная пальба. Облака шрапнелей расцветали дымным цветом в рядах монгольской конницы, щедро разбрасывая во все стороны кроваво — металлические брызги. Но непрерывные громовые раскаты пушек не могли удерживать на расстоянии бесноватых монголов. Неся чудовищные потери, монголы то и дело, как заведённые продолжали настырно лезть вперёд, с отчаянием обречённых бросая своих коней на ощетинившиеся ёжиком пики.
В первый день наступления гранаты нас хорошо выручали и, наверное, только благодаря им, применяемых в самые критические моменты, мы не начинали отвод войск за стены медленно передвигающегося в глубоком тылу гуляй — города.
Такой интенсивности бои нуждались в постоянной подпитки резервами. От нашего передвижного «гуляй-города» ратьерами в наступающие каре, в затишьях между боями, постоянно доставлялись связки стрел, болтов и артиллерийские снаряды. А в обратном направлении транспортировались раненные, их размещали в крытых по типу фургонов санях.
А около трёх часов дня, оставив в трёх покинутых лагерях три полка, к движущемуся в арьергарде «гуляй-городу» бодро пришагал развёрнутый в три квадрата каре Первый корпус. При этом монголы, занятые разборками с напирающими на них ратями, не оказали резервному корпусу никакого противодействия. И пришёл Клоч не один, а с ещё одним «гуляй-городом», правда, перемещался он в разобранном виде. Лошади, понукаемые возницами, везли сотни окованных железом «гуляй-городских» деревянных щитов (высота — 2,3 м., ширина — 2 м.) с амбразурами. Для удобства транспортировки они были установлены на полозьях, а сверху укрыты односкатной крышей — для защиты от падающих сверху стрел. Теперь большая часть старого лагеря была снята с места и некогда огромный лагерь превратился в куда более скромных размеров блокгауз.
И вот, когда уже начало смеркаться, я заметил, что каре первой линии, наступавшие на Вознесенский монастырь, наконец, прорвали кольцо блокады и воссоединились с засевшими на монастырском холме ратями. Это же обстоятельство подтвердила флажная сигнализация.
— Подать сигнал остановить атаку! — сразу распорядился я. — План наступления на сегодняшний день выполнен!