– Ладно, что бы там ни было, – говорю я наконец, – как видишь, я держу слово. Ты получил, что хотел. Отлично. Останемся друзьями.

– Конечно. Совершенно с тобой согласен.

Я снова смотрю на него несколько секунд и нахожу полезным уточнить, что остаться друзьями не значит спать вместе.

Я не принимаю звонки со скрытых номеров, чтобы не нарваться на очередных журналистов, тюремную администрацию и все, что так или иначе связано с кончиной моего отца. Что до похорон, я решаю ничем не заниматься и, другом регистре, снова прикинуться трупом, разве что оплатить счет, когда все будет кончено.

Ришар поддерживает меня. Мне не надо ему объяснять, почему я так поступаю, он видел, в каком я была состоянии, когда мы познакомились, – в какое состояние поверг нас, Ирен и меня, отец, убив всех этих детей. Я думаю, что могла бы сойти с ума, если бы не встретила Ришара, если бы он не заботился обо мне так бережно в первые годы, когда я выкарабкивалась, – мрачная, бледная как тень, напуганная.

Заботился обо мне, когда я заново училась жить и когда он сделал мне ребенка, чтобы поставить меня на ноги и успокоить, – я, впрочем, не уверена, что рождение Венсана меня так или иначе успокоило, я не заметила разницы.

– Удивительно, что Ирен умерла в рождественскую ночь, – говорит он, – а твой отец в новогоднюю.

– Да, я тоже это заметила, – отвечаю я.

Сочувствуя моему горю, он прижимает меня к своему плечу. Я высвобождаюсь, пока он не пролил слезу мне на шею.

– Мы договаривались не заводить других семей, – выпаливаю я. – Это все разрушило, понимаешь…

Он опускает голову. Оттого что он не сдержал слово, у него сердце разрывается. Я счастлива быть его нечистой совестью.

Быть может, дело в праздниках, но я часто вижусь с ним сейчас, так же, как и с Элен, которую встречаю регулярно, и я очень хорошо понимаю, какая лавина его подхватила, перед каким искушением он не смог устоять. Я знаю, чего ему нужно от меня. Знаю, каким возбуждением и какой тревогой охвачен он в последнее время, ведь я прожила с ним двадцать лет и представляю, как он ведет себя с ней, как его выдает взгляд, выражая мучительную жажду, которую она ему внушает. Но тут я ничего не могу поделать. Я бессильна против ужасного и смешного абсурда, правящего нашими жизнями.

Наш сын Венсан – отличный пример этого рискованного пути. Вот он во всей красе – подрался с управляющим «Макдоналдса» на совещании и потерял работу. Что серьезно скажется на его возможностях платить за квартиру, а ведь я за него поручилась.

День холодный и солнечный, уличное движение как по маслу, крыши машин заснежены.

Жози не сбросила ни грамма, хотя, может быть, и не прибавила, но квартира довольно маленькая, потолки низкие, и она кажется мне огромной – девяносто один килограмм, сказал мне Ришар, который информирован лучше меня и пришел со мной в качестве наблюдателя, так как финансово поучаствовать не может при своих скудных ресурсах. Жози приготовила булочки-сконы. Дюжину. Не успеваем мы сесть, как она берет одну и заглатывает ее в один присест. Пока Венсан подносит нам Эдуарда-бэби для поцелуев и дежурных комплиментов, таким же манером исчезает и вторая – как по волшебству.

– Я не могу все терпеть, – говорит он мне. – Я не подумал о квартплате, это правда. Но ты сама в таком случае промолчала бы, позволила бы любому мудаку топтать твою жизнь, это ты хочешь, чтобы я сделал?

– Твоя мать этого не говорит, Венсан, – вмешивается Ришар.

– Он отлично знает, что я этого не говорю.

– Ты не говоришь, но ты так думаешь. Что я должен был молчать в тряпочку.

 – А твоя гордость, мое сокровище? – спрашивает Жози, глядя на булочки с мечтательным видом. – Куда бы ты дел свою гордость?