Книги
Окрик памяти. Книга третья
Судьба этого очень даровитого человека отличается необыкновенной драматичностью. Он родился 25 февраля 1860 года в селе Лопуховка Вольского уезда Саратовской губернии в семье дворового человека местного помещика. Его отец, крепостной Иван Егорович, однажды спас от гибели тонущего в реке барина и в благодарность за мужественный поступок получил вольную. Предприимчивый Бахметьев-старший вскоре становится хозяином винокуренного завода, купцом второй гильдии и отцом семи сыновей. Старший из них, Порфирий, учился в Вольском реальном училище и, к удивлению родителей и учителей, с малых лет проявил немалый, не по возрасту, интерес к технике и ее новинкам. Так, будучи школьником, Порфирий соорудил несколько телефонных аппаратов, как вспоминали современники – впервые в России, и соединил ими по проводам квартиры своих родственников. Для нашего времени такая инициатива молодого физика не показалась бы необычной. Но если вспомнить, что первые телефоны в Москве и Петербурге появились на несколько лет позже опытов Бахметьев а младшего, то это событие начинает восприниматься совсем иначе. В автобиографических заметках, опубликованных П.И. Бахметьевым в 1913 году в газете «Вольская жизнь», ученый вспоминал: «...в пятом классе реального училища устроил электрическую машину и повторил конструкцию телефона Белла-Эдисона. Это была, по существу, первая модель телефона в России».
Вольское реальное училище, как и все учебные заведения подобного типа в России, имело явно направленный политехнический уклон обучения. Вспомните Тюменское реальное Александровское училище, возглавляемое в те же годы И.Я. Словцовым, с его уникальными учебными классами и новейшим оборудованием, вызывавшими восхищение всех просвещенных посетителей училища. Надо полагать, не менее талантливые и увлеченные, чем в Тюмени, преподаватели из Вольска нашли удачные пути воздействия на восприимчивый ум юноши и привили ему на всю жизнь любовь к технике и научным исследованиям. Необычайно важно, что способности сына в первую очередь оценил его отец. В Вольске он приобрел для еще несовершеннолетнего отпрыска двухэтажный особняк (!). Первый этаж здания был отдан химической лаборатории, а второй – физической. Финансовое положение семьи улучшилось настолько, что отец решился отправить сына на обучение в Швейцарию на естественное отделение философского факультета Цюрихского университета. Осенью 1880 года П. Бахметьев стал студентом одного из самых престижных учебных заведений Европы.
Наработка и задел материалов по итогам опытов в «домашнем НИИ» в Вольске позволили Бахметьев у первокурснику принять участие в работе студенческого научного кружка (оказывается, насколько может быть полезным для начинающих студентов участие в кружках!) и выступить на собрании общества «Славия» с первым научным докладом. Темой изложения 20-летнего молодого человека стало описание изобретения – устройства для передачи на расстояние по проводам движущегося изображения, того самого «телефотографа». Совершенно очевидно, что идея доклада сложилась в голове начинающего ученого еще в Вольске. Там же П. Бахметьев провел и первые прикидочные эксперименты, содержание которых стало настолько непривычным, что вскоре статья с описанием «телефотографа» появилась в российском журнале «Электричество».
Попытки передачи изображения по проводам предпринимались и до Бахметьева, но все они позволяли отправить абоненту только неподвижные, статические изображения. Для движущихся картинок не были изобретены способы модуляции сигнала, отсутствовали малоинерционные источники света. П.И. Бахметьев стал первым, кому эту проблему удалось решить в принципе. Разумеется, с точки зрения современных инженеров конструктивные особенности «телефотографа» выглядели более чем примитивно. Впрочем, такова судьба всего, что имеет честь называться первым. Для 80-х годов XIX столетия изобретение Бахметьева стало действительно революционным.
В чем его суть? П.И. Бахметьев впервые в мире использовал для источника света, формирующего изображение, малоинерционное пламя миниатюрной газовой горелки. С возможностями техники конца XIX столетия такое решение было не только единственным, но и вполне реализуемым на практике. Достаточно просто решалась и проблема управления во времени яркостью свечения пламени, другими словами – модуляции сигнала. После выбора принципиальных сторон устройства все остальное зависело только от инженерного искусства исполнителя. В передающем узле использовалась обычная фотокамера с объективом, а вместо матового стекла устанавливалось специальное устройство для сканирования и дискретной развертки передаваемой картинки на отдельные элементы. Оно представляло собой проволочную спираль, вращение которой поступательно перемещало каретку с одним или несколькими селеновыми фотоэлементами (илл. 167). Величина электрического сигнала, снимаемого с селена, определялась освещенностью тех или иных точек проектируемого объективом изображения.
Передатчик связывался с приемником по проводам. Основой приемного устройства стали электромагнит (илл. 168) и жестко закрепленная рядом с ним мембрана со штифтом. Как тут не вспомнить домашний телефон юного Порфирия? Там тоже была мембрана. В зависимости от величины сигнала штифт, подпружиненный колеблющейся мембраной, втягивался магнитом и открывал в той или иной мере щель, через которую в камеру горелки поступал светильный газ. Яркость пламени, в современной технологии – модуляция, управлялась количеством поступающего газа точно так же, как это происходит в карбюраторе автомашины с подачей бензина. Свет отражался вогнутым зеркалом на экран через обычный объектив и механическую развертку, подобную той, что работала на передающем узле. Разница состояла только в том, что на каретке вместо селенового узла размещались простые отверстия. Синхронизация передачи и приема достигалась одинаковой скоростью перемещения кареток: пять полных циклов спирали за секунду. Как видим, Бахметьевым были предложены и решены все принципиальные вопросы телевидения, реализуемые и в наше время.
К сожалению, со смертью родителей прекратилось поступление денег за обучение (50 рублей золотом ежемесячно!). Пришлось искать заработок на стороне, о продолжении опытов над «телефотографом» и работы по его практической реализации не могло быть и речи. К тому же, по случайному стечению обстоятельств, Бахметьев оказался под надзором российской полиции. Когда закончился срок действия выездной визы, студент Бахметьев, во избежание перерыва в обучении, решил заочно возобновить разрешение на пребывание за рубежом. Он переслал свой паспорт в Россию через своего коллегу по университету. Этот студент, тесно связанный с кругом революционеров, по чужому паспорту нелегально переправил в Россию одного из эмигрантов. События стали известны полиции, и хозяин паспорта – Бахметьев оказался под подозрением. Как следствие, список государственных преступников пополнился его фамилией. Судьба-злодейка сделала П.И. Бахметьева невозвращенцем. После окончания учебного заведения (1885) молодой ученый работает в Швейцарии. В 1890 году принимает предложение Софийского университета в лице Миловида Нинкова – одного из болгарских ученых, занятых, как и Бахметьев, проблемами передачи изображения на расстояние по проводам. Нинков уступил Бахметьеву свою кафедру экспериментальной физики. Бахметьев становится профессором биофизики. Россия в очередной раз лишилась одного из ее талантливых умов и сынов.
Специфика университетской кафедры не позволила П.И. Бахметьеву продолжить свои исследования по телевидению. Но, как говорится, если человек талантлив, то он способен добиться выдающихся успехов в любом направлении деятельности. Бахметьев увлеченно работает над проблемами магнетизма, геофизики, термоэлектричества, переохлаждения животных и мн. др. Он исследовал магнитострикцию. Этот термин, ныне общепринятый, в научный обиход был впервые введен Бахметьевым. На летучих мышах он добивается состояния экспериментального анабиоза у млекопитающих. «Анабиоз – это сумерки жизни и мировая загадка», – говорил ученый. В исследованиях профессор широко использует свои блестящие математические способности, в том числе – методы планирования эксперимента и статистической обработки данных. Интересны мысли Бахметьева о роли случайностей в науке, весьма мне созвучные. Он писал: «Сколько великих открытий было сделано благодаря случайностям! Изучение случайностей ведь тоже входит в область науки, ими занимается теория вероятностей. Как мне кажется, для того, чтобы случай всегда работал на науку, необходимы напряженное внимание исследователя, его способность обращать внимание на такие пустяки, которые другой и не подметил бы».
Только в 1913 году П.И. Бахметьеву было разрешено вернуться в Россию. До своей неожиданной кончины в октябре того же года он успевает заняться профессорской деятельностью в Москве на Миусской площади в одном из самых демократических университетов России, носившем имя мецената А.Л. Шанявского. Создает там лабораторию, с энтузиазмом работает в Русском холодильном комитете. По итогам опубликованных работ П.И. Бахметьев награждался международными золотыми медалями имени Э. Томпсона Бостонским университетом в США и Российской академией наук. Он – доктор наук, диссертацию защищал в Цюрихском университете. Имя ученого можно встретить в БСЭ, третий том, и в Российском энциклопедическом словаре (книга первая, изд. БСЭ, М., 2001). В Саратове в 1979 году в Приволжском издательстве вышла книга А.Г. Чулкова и В.И. Азанова «Завещание Бахметьева» – наиболее полное жизнеописание ученого в России.
Пришло время более подробно рассказать о переписке П.И. Бахметьева и Н.Л. Скалозубова. Инициатива по обмену информацией через почту принадлежит нашему земляку. К началу XX столетия Бахметьев опубликовал в российских научных журналах множество статей. Немало их было и в зарубежных изданиях, особенно в Германии, где ученый напечатал свою обобщающую монографию по вопросам энтомологических исследований. Надо полагать, Скалозубов внимательно следил за отечественной периодикой и обратил внимание на популярную статью Бахметьева, опубликованную в 1903 году в журнале «Естествознание и география» под названием «Математический микроскоп». Увлекательно изложенный материал с пропагандой необходимости применения статистических методов в биометрических исследованиях живых организмов задел Скалозубова за живое. Он подготовил письмо в Софию, в котором рассказал о своих поисках и честно признался в собственной неподготовленности в области математики. В ответах Бахметьева, наряду с вежливыми обращениями в конце писем типа «истинного почтения» и «преданности» по адресу сибирского корреспондента, часто слышатся поучительные и наставительные интонации с указанием конкретных ошибок и просчетов Скалозубова. Впрочем, профессор не только наставляет своего тобольского корреспондента, но и старается поднять его рабочее настроение, информирует о своих собственных научных достижениях. Вот небольшой фрагмент текста одного из его посланий. «Итак, Николай Лукич, не отчаивайтесь. Исследуйте в этом направлении число цветочков в колосе у 1000 колосьев одного сорта, другого и проч., и я уверен, что вы получите интересные результаты, которые обогатят науку. Статью о пчелах я сдал в печать (Саратовское общество естествознания). Периодическая система бабочек, наподобие Менделеевской системы химических элементов, также печатается. К Пасхе выйдет в свет второй том моего сочинения «Влияние внешних факторов на насекомых»по-немецки».
Переписка оказалась взаимополезной как для софийского, так и сибирского корреспондентов. Скалозубов получил от профессора поучительный европейский урок высоконаучной обработки экспериментальных данных, а Бахметьев использовал тобольские материалы для своих работ и публикаций. Во всех из них содержались благодарственные ссылки на Скалозубова и на первичность и принадлежность последнему опытных данных. Итогом обдумывания исходных данных стала упомянутая выше статья П.И. Бахметьева в «Ежегоднике...», опубликованная не без инициативы Н.Л. Скалозубова. По сути дела, это была совместная с ним статья. В ней присутствуют постоянные ссылки на тобольского губернского агронома, в сносках помещены пространные, подчеркнуто уважительные примечания Скалозубова.
В статье, как результат умелого применения статистических методов исследований, приводятся любопытные сведения, поразившие даже меня – человека весьма далекого от проблем биологии. Статистика многочисленных (несколько сотен и тысяч!) рутинных измерений линейных размеров зерен пшеницы и ржи позволила Бахметьеву найти графическую зависимость частоты встречи, Бахметьев называл ее фреквенцией, тех или иных размеров зерен от их количества (илл. 169). На различных графиках четко выделялись максимумы кривой линии – от одного до нескольких. Единственный максимум свидетельствовал о чистоте сорта, не отягощенного свойствами других.
При нескольких максимумах делался вывод о том, что партия выращенного зерна представляла собой помесь сортов, количество которых соответствовало числу максимумов. Появлялся объективный метод определения чистоты вновь выведенного сорта зерна. Распространяя свой метод на человека, Бахметьев, используя статистику роста индивидуумов, старался определить чистоту расы. Численный анализ показал, что к началу XX столетия на земном шаре чистых, не смешанных рас, уже не существовало. Эти выводы публиковались на немецком языке и, несомненно, были известны в Германии. Приходится сожалеть, что с ними в свое время не ознакомили А.Гитлера. Возможно, его бессмысленная борьба за чистоту арийской расы была бы менее настойчивой и жестокой ... Статья П.И. Бахметьева интересна также тем, что она содержит многочисленные указания на собственные публикации в периодике России.
Н.Л. Скалозубов, по-видимому, был знаком с младшими братьями П.И. Бахметьева. Они проживали в Екатеринбурге и в некоторых сибирских городах, в частности, в Кургане. Их совместное со Скалозубовым участие в сельскохозяйственных и промышленных выставках Урала и Сибири могло способствовать достаточно близкому знакомству. Через братьев нетрудно было получить софийский адрес Бахметьева и рекомендацию к нему.
В переписке двух коллег, естественно, нет каких-либо упоминаний о былом интересе Бахметьева к проблемам телевидения. Вне зависимости от этого, причастность ученого с мировым именем к нерешенным задачам сельского хозяйства Тобольской губернии представляет несомненный исторический интерес.
БРАТЬЯ КРАСИНЫ
Во второй книге «Окрика...» мне уже приходилось рассказывать о нашем выдающемся земляке Л.Б. Красине (1870–1926) – российском инженере, электротехнике, а затем – дипломате, талант которого в свое время (1908–1918) был востребован всемирно известным концерном «Сименс и Гальске» в Берлине (позже «Сименс и Шуккерт»). Здесь в должности главного инженера он много лет возглавлял техническую службу концерна. Память о Л.Б. Красине отображена в Тюмени мемориальной доской на здании сельхозакадемии. Интерес к судьбе семьи Красиных никогда не угасал, и обычно возрастал, когда появлялись находки новых документов, освещающие дополнительные сведения о Красиных, особенно о сыновьях Леониде, Германе и Александре (илл. 170).
В 1989 – 91 годах интенсивным поиском адресов проживания в Тюмени семьи Красиных занималась заведующая сектором Тюменского областного краеведческого музея А.Л. Соловьева. Ей удалось ознакомиться со многими документами в архивах Тюмени, Тобольска, Кургана и Харькова, а также в Центральном партархиве института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в Москве. Были прочитаны материалы некоторых частных архивов у родственников Л.Б. Красина, их переписка за 1882–1909 годы. В результате копилка сведений о Красиных значительно пополнилась материалами об их сибирском периоде жизни.
За все годы пребывания в Тюмени Красины проживали в четырех разных местах города. Кроме утраченного дома на Подаруевской глава семьи Борис Иванович (илл. 171) квартировал в одноэтажном частном доме (Самарская, 3). Позже родители Л.Б. Красина были вынуждены покинуть Тюмень и уехать на два года в Ишим, а затем в Ялуторовск. Их сыновья Леонид и Герман, оставшиеся в городе для продолжения образования в реальном училище, проживали в 1881–1882 годах на квартире во флигеле соседнего двухэтажного деревянного дома (Самарская, 5, илл. 172). Из переписки родителей и детей известно, что Красины в более поздние годы, около 1886 года, располагали собственным домом с усадьбой в районе Затюменки. Уже при покупке дом считался малопригодным для жилья из-за ветхости. Он, как и дом по улице Самарской, 3, не сохранился. Остался, таким образом, лишь дом по Самарской, 5. Несмотря на солидный возраст, его, перекосившегося, можно увидеть и теперь.
Интересны сведения о взаимоотношениях детей Б.И. Красина-старшего с директором реального училища И.Я. Словцовым. Разница в возрасте и общественном положении не стали помехой в дружбе юного реалиста Леонида Красина и ученого с мировым именем И.Я. Словцова. Так, директор училища поощрял пристрастие своего ученика к коллекционированию уральских минералов, способствовал проведению химических экспериментов в учебной лаборатории, по воскресным дням учил у себя на квартире правилам систематизации на примерах собственных собраний древностей. В одном из писем братья Красины с гордостью писали родителям, что у них в коллекции, содержащей более 200 экспонатов, есть минералы, которые отсутствуют даже у Ивана Яковлевича. Словцов внимательно следил за образом жизни братьев, посещал их квартиру и немало способствовал тому, чтобы они, первые по успеваемости в училище, не нуждались материально (илл. 173). После окончания училища Леонид Красин вел из Петербурга переписку с И.Я. Словцовым. В своих письмах Иван Яковлевич, считавший себя «почитателем» таланта своего ученика, сообщал о высылке денег, просил в случае необходимости обращаться к нему за материальной помощью и в дальнейшем. Будучи на каникулах, Л. Красин неоднократно посещал И.Я. Словцова у него на квартире в здании реального училища.