Позади знаменитый мост Понте-Веккьо через реку Арно, впереди парк Боболи рядом с галереей Питти, густые заросли деревьев, дорожка, точно тоннель, прорубленный в переплетающихся ветвях, и ни одной живой души... Но вот показалась опрятная старушка с двумя ребятишками. На смеси нескольких европейских языков спрашиваю: «Где находится дом Чайковского? Русский композитор, музик?». Моя собеседница долго соображает, не понимая, что от нее хочет странный посетитель, и, наконец, сообщает, что «такой композитор здесь не проживает...»
Не надеясь на память флорентийцев, продолжаю поиски. И не напрасно: знакомая вилла, к счастью, отыскалась. Улица Леонардо, 64. Здание выходит фасадом на площадь Галилея, на стене – мемориальная доска, имя Чайковского и подробности памятного события: «Здесь композитор работал над «Пиковой дамой» и «Флорентийскими напевами». Металлическая решетка изгороди удерживает табличку с именем профессора, нынешнего хозяина дома. Невысокая каменная ограда, песчаная дорожка, цветочные клумбы, одиночные пальмы. Мне, однако, вход запрещен – частная собственность. Несколько снимков фотоаппаратом и я возвращаюсь в гостиницу по узкой улочке Леонардо.
Петр Ильич любил Флоренцию, ее народные напевы композитор не раз использовал в своих произведениях: «Наконец-то после плоских, однообразных равнин России я приехал в милые сердцу холмы Флоренции!» – писал он в одном из своих писем.
...И второе
Приятно, будучи за рубежом, побывать в местах, которые посещали когда-то наши великие соплеменники. Но вот, насладившись новыми впечатлениями, вдруГловишь себя на мысли: о пребывании за рубежом знаменитых земляков ты знаешь больше, чем об их жизни в родных местах, в том числе и у нас в Зауралье. В самом деле, что мы знаем о зауральских днях и годах П. И. Чайковского?
Вопрос поставлен, и я настроился собирать материалы о композиторе. И первое, что удалось, – это побывать в недалеком от нас зауральском городе Алапаевске. Здесь в 1849–1850 гг. жила семья Чайковских. Отец семейства генерал-лейтенант корпуса горных инженеров Илья Петрович работал управляющим металлургическим заводом наследников Яковлевых. И.П. Чайковский считался знатоком горного дела в России, добывал соль, бурил скважины. В зрелом возрасте руководил горным институтом в Петербурге.
Семья поселилась в Алапаевске в одноэтажном доме с мезонином рядом с заводом и прудом. Здание хорошо сохранилось: те же флигель и терраса, роскошный липовый парк, тополя, березы, позади двор, каретник, сараи и прачечная. На стене дома две мемориальные доски. Одна из них, отлитая из чугуна здесь же, на Алапаевском заводе и установленная в 1905 году, напоминает о годах жизни великого русского композитора. Другая (появилась в 60-е годы) свидетельствует, что здесь родился его младший брат Модест, будущий биограф Петра Ильича и либреттист его оперных произведений.
В 1965 году в доме открыт музей П.И. Чайковского. Вдвоем с супругой входим в помещение. Посетителей нет, тем не менее хозяйка музея, его неутомимый организатор, преподаватель музыки по классу фортепьяно Вера Борисовна Городилина, интеллигентная, мягкая и спокойная по характеру женщина, тепло принимает гостей, ведет нас по комнатам бывшего дома Чайковских и, наконец, садится за старенький, видевший многое, рояль прошлого столетия фирмы «Вирт». Инструмент найден в 1966 году в городе и вполне возможно, что он принадлежал семье Чайковских. Вера Борисовна исполняет для нас короткий и стремительный «Анастасия-вальс». Музыка оставляет несравненное впечатление, с трудом верится, что мелодия написана П.И. Чайковским в четырнадцатилетием возрасте.
«Анастасия-вальс» – одно из самых ранних сочинений, создан в память о воспитательнице Настеньке Петровой, выпускнице Смольного института, музыкальное влияние которой в алапаевском доме было огромно. Именно ей он впервые поведал свою мечту стать композитором. Алапаевские народные напевы, сохраненные в музыкальной памяти Петра Ильича, слышатся и в «Чародейке», и в «Мазепе», и в «Торжественной увертюре 1812 года». Сюда же примыкает и знаменитый «Детский альбом», появление которого, несомненно, обязано Алапаевску – городу, где Чайковский впервые серьезно занялся роялем и почувствовал вкус и способность к сочинительству.
П.И. Чайковский дважды бывал совсем близко от нас, в Ирбите. Сюда он ездил с отцом на знаменитую Ирбитскую ярмарку. Она настолько запомнилась молодому человеку, что он и много лет спустя вспоминал кабинет восковых фигур, выставку художественного стекла и разные увеселения, порадовавшие его в городе.
ВСТРЕЧИ С АКАДЕМИКОМ
В октябре 1998 года известному ученому-сибиряку, академику, археологу с мировым именем, историку Сибири, этнографу Алексею Павловичу Окладникову (1908–1981 гг.) исполнилось бы 90 лет. К этому событию мне довелось подготовить статью с заметками о наших с ним встречах и переписке. Статью опубликовал один из журналов высшей школы, а теперь она включена мною в книгу.
...В один из ноябрьских дней 1977 года я, в те годы ректор Тюменского индустриального института – головного вуза комплексной научно-технической программы «Нефть и газ Западной Сибири», выполняемой совместно с Сибирским отделением (СО) Академии наук СССР, получил приглашение на участие в ежегодном отчетном академическом собрании.
Новосибирск, Академгородок, знаменитая гостиница «Золотая долина», многочисленные голоса, если не сказать больше – гул именитых гостей в зале заседаний Дома ученых, мгновенная тишина при заполнении академиками президиума, приветственное слово председателя и, наконец, докладчик на трибуне: академик А.П. Окладников. Не поддается описанию впечатление от доклада, прозвучавшего в совершенно необычной для меня интонации, почти домашней, без сухих официальных обращений, с юмором («Этих степных идолов называют бабами, на самом деле они не бабы, все они – мужчины!») и забавными воспоминаниями из экспедиционной практики («Тот, что внизу в раскопе, сохранился лучше, чем я – наверху»). Зал, завороженный интереснейшими фактами, не раз рукоплескал докладчику. В перерыве, не без робости, я осмелился подойти к академику со словами восхищения и с просьбой о передаче мне на память текста доклада с автографом. В итоге доброжелательного разговора мне было передано приглашение посетить Институт истории, философии и филологии, возглавляемый А.П. Окладниковым.
...Дорога от академической гостиницы до института идет сквозь лес, не тронутый цивилизацией на всей территории Академгородка. На опушке с удивлением обнаруживаю табличку: “Лес отдыхает, просим не ходить”. Впрочем, белки, во множестве снующие между деревьями, в силу своей безграмотности на подобные предупреждения внимания не обращают. Ну а мне, законопослушному, приходится двигаться в обход по заснеженному асфальту. Вот и цель моего визита. Несмотря на занятость, академик уделил гостю несколько часов.
Сначала, где-то на чердачном помещении, достаточно обжитом, мне показали археологический музей института. В ответ на просьбу гостя показать образцы древних экспонатов со сверлеными отверстиями, меня подвели к обширной коллекции женских украшений-бус, кропотливо собранных А.П. Окладниковым и его сотрудниками на территории всей Сибири при раскопках стоянок доисторического человека. Немалый интерес вызвала одна из них из Усть-Кяхты, датируемая возрастом 9–11 тысяч лет до нашей эры. Ее размер не превышал одного миллиметра, а отверстие в ней составляло по диаметру всего 0,6 мм. Мне пришла в голову схема о возможном способе получения отверстия. Тут же нарисовал вероятную конструкцию составного рабочего инструмента из круглых деревянных стержней, чем вызвал неподдельное удивление академика и его коллег.
– Мысль интересная, надо ее немедленно «застолбить» публикацией, археологи такого инструмента не знают, да и на протяжении тысячелетий он вряд ли мог сохраниться. Готовьте статью. Возможно, ваши предположения о конструкции сверла не подтвердятся, но они дадут повод для дополнительных изысканий: поиск идет легче, если знаешь, что ищешь.
– Разве можно сверлить камень деревом? – недоуменно спросил меня один из молодых сотрудников.
Пришлось экспромтом, на уровне «мозгового штурма», порассуждать вслух о предполагаемой технологии получения отверстия.
– Держать бусинку в руках и сверлить отверстие диаметром менее одного миллиметра, конечно, невозможно. Обратите внимание на строго стандартные размеры многочисленных бусинок и отверстий в них. Поскольку изготовление их было массовым, тут не обошлось без специального инструмента, о чем свидетельствует концентричность отверстий. На мой взгляд, бусы мастерились из хорошо обработанной плоской каменной плиты-заготовки, на поверхности которой и велось сверление. Действительно, в музее вскоре нашлись плоские пластинки со следами незаконченного сверления. Сам же рабочий инструмент состоял из двух деревянных стержней из тростника, а для миниатюрных отверстий – из кабаньей щетины, под торец которых насыпался мелкий абразивный порошок из раздробленного песка. Отдельные крупицы песка вдавливались в мягкий торец, закреплялись в нем и при вращении избирательно разрушали камень.