— Товарищи, давайте по существу. Мы уже с весны ходим вокруг да около. Достаточно. Будущее не придет само, его надо завоевывать!

— И что же вы предлагаете, юноша, — подчеркнув интонацией последнее слово, поинтересовался поэт. В компании он был наиболее возрастным.

— Необходимо идти в массы, общаться с пролетариатом. Именно он будет движущей силой революционных преобразований! Крестьяне темны, забиты. Вы знаете, что они сдают агитаторов властям. Поэтому обратим свои взгляды на заводы и фабрики.

— Что конкретно вы хотите делать?

— Надо встречаться с рабочими. Надо объяснять им принципы марксизма и всю губительность царизма.

— Поймут ли?

— Поймут. Я уверен в этом однозначно!

— А если после подобной беседы вас сдадут в полицию?

— Я не боюсь. Гораздо опаснее и дальше заниматься говорильней, а не делами. Тираны должны сгинуть!

В Крыму штормило четвертый день подряд. Порывистый ветер гнал волны, которые с шумом обрушивались на побережье. Уходя, вода тащила за собой гальку, чтобы через несколько секунд вновь подхватить ее и бросить. Хлопья грязной белой пены забили все пляжи. Море было пустынно, как и дорожки дворцового парка. Садовники убирали листву и ветки, но все их усилия становились незаметными буквально через пару часов. Природа увядала, готовилась к зиме. А над всем этим низко висело свинцовое небо. Порой из пробегающих туч начинало моросить.

Убедившись, что начавшийся день не будет отличаться от предыдущих, я задернул занавес и отошел от окна. Даже дрова, потрескивающие в камине, не могли развеять гнетущую атмосферу, царящую в Ливадийском дворце. В одном из его покоев умирал император Всероссийский, царь Польский, князь Финляндский Александр Александрович Романов.

Отец почувствовал себя хуже примерно месяц назад. Это совпало с моим приездом на полуостров. С мая, когда мы последний раз виделись на спуске «Сисоя», он сильно сдал. Встреча произошла на одной из многочисленных террас. Император полулежал в кресле, подставив похудевшее лицо скудным лучам сентябрьского солнца. Беспокоить его мне не хотелось, поэтому я постарался максимально тихо присесть по соседству. Он все-таки услышал и открыл глаза. На губах промелькнула улыбка.

— Ники, наконец-то ты приехал! Здравствуй, мой мальчик.

— Государь, — я помог ему приподняться и обнял. Руки наткнулись на кости. Раньше такого не было.

— Вот опять, — он снова улыбнулся, — государь да государь. Какой уж я теперь государь?

— Вне всякого сомнения, великий, — сказал я совершенно искренне. — За годы твоего правления на поле брани не пролилось ни капли русской крови.

— Если бы все было так просто… Понимаешь, сын, хорошее обычно быстро забывается, а вот дурное наоборот. Человек слаб по своей природе, в своих ошибках и неудачах он склонен обвинять кого угодно, но только не себя. В России же сие усугубляется тем, что крестьяне всегда были за барином. Он все решал за них.

— Но это же плохо!

— Плохо или хорошо — другой вопрос. Данность такова, что большая часть подданных не привыкли к самостоятельности. Да что крестьяне! Министры на заседаниях, во время обсуждения сложных вопросов и те смотрят, ждут, когда я вынесу решение. Никто не хочет нести ответственность. Боятся! По пальцам можно пересчитать тех, кто готов. В итоге монарх ответственен за все.

— Но он не может делать этого физически! Никакого здоровья не хватит.