Он еще раз улыбнулся и опустил очки-консервы на глаза, сразу став похожим на филина и обретя плакатные черты типичного покорителя пятого океана начала ХХ века. Закрывать сдвижную часть фонаря кабины он не торопился.
– Быстрее! – крикнула мне графиня, сквозь шум мотора. – Не до сантиментов!
Я подбежал к планеру и открыл узкую боковую дверь.
– Готовы? – уточнила Ката сквозь плоское стекло кабины DFS 230.
– Да!
– Тогда машите ему! Взлетаем!
Я послушно махнул рукой и запрыгнул в медленно покатившийся по траве планер. Закрыл за собой дверь и огляделся. Вроде принято считать, что планер – это «тоже такой летательный аппарат». Может, оно и так, но вот в десантном исполнении он, как правило, сугубо одноразовый. В данном случае – угловатый каркас фюзеляжа из металлических трубок и полос, покрытый полотном и фанерой. Впереди – занимаемое сейчас графиней сиденье пилота с ручкой управления, педалями и щитком с несколькими архипримитивными приборами, за ним, посередине, на две трети длины фюзеляжа – широкая скамья, разделенная на десяток секций трубчатыми спинками, очень похожими на кроватные. Короче говоря, практически столь часто встречающийся там и сям «стиль каменного века». Хотя, с другой стороны, «зеленые дьяволы» генерала Курта Штудента именно с таких вот рыдванов высаживались у Эбен-Эмаэля, в Голландии и на Крите. И, что характерно, особо не жаловались. Впрочем, выбора у них все равно не было. А с другой стороны – летали же люди в Первую мировую на всех этих, выглядевших еще более несерьезно, «Ньюпорах», «Альбатросах», «Спадах» и прочих «Фарманах» и «Сопвичах». И ведь не просто летали, а еще и умудрялись воевать, сбивая неприятельские аэропланы десятками…
Я упал на предназначенную для десанта скамью и начал потихоньку осматриваться, благо кроме пилотской кабины в обеих бортах имелось по несколько прямоугольных иллюминаторов, а в потолке фюзеляжа за крылом – еще и люк. Помнится, туда гитлеровские парашютисты могли выставить, в целях самообороны, ручной пулемет MG34 или MG13. Но здешний люк никаких шкворневых приспособлений для оружия не имел. Оно и понятно – на фига нужен пулемет соплякам-гитлерюгендовцам?
Уже в момент, когда я закрывал дверь, наш DFS 230 начал ускорять свое движение – биплан Жупишкина дал полный газ и начал разбегаться, потянув нас за собой на вытянувшемся как струна тросе. Шурша колесами по аэродромной траве, угловатый планер разгонялся все сильнее. Я видел, как «Гладиатор» оторвался от земли и пошел вверх, а потом и у меня возникло стойкое ощущение пустоты под ногами. Одновременно я ощутил сильный толчок – от планера отделились колеса взлетной тележки шасси. Характерная конструктивная особенность DFS 230, который взлетал с колес, а садился на лыжу, как подобному одноразовому изделию и положено. Стало быть, легкой дороги назад у нас теперь не было. Оставалось радоваться тому, что мы, кажется, тьфу-тьфу, взлетели…
Интересно, что потом, в своем времени, я не нашел в доступных документах и мемуарной литературе вообще никаких документов о планерной школе, с взлетного поля которой мы тогда стартовали. Единственным встретившимся упоминанием была информация о том, что в 1960—1970-е гг., во времена расцвета ГДР, где-то там был полевой аэродром, на котором сезонно базировались самолеты восточногерманской сельскохозяйственной авиации – и ничего более…
Как и было оговорено на «предполетном инструктаже», Вася потянул на крейсерской скорости в юго-восточном направлении, поначалу держась практически на бреющем. Менее чем в сотне метров под нами мелькали деревья, дома и сараи под черепичными крышами и дороги с едущими по ним машинами. В таком режиме планер изрядно мотало и в горизонтальной и в вертикальной плоскостях, но Ката как-то умудрялась удерживать его от резких эволюций, одновременно стараясь не слишком натягивать буксир. Этаким вот макаром Жупишкин тащил по небу наш «планерный поезд» не меньше сорока минут. Потом графиня, видимо, сверившись с какими-то наземными ориентирами, покачала крыльями, и «Гладиатор» послушно и медленно потянул нас вверх, на заранее условленную трехкилометровую высоту.
Лично у меня во время этого процесса возник целый букет неприятных, хотя и не смертельных, ощущений, что неудивительно, планер наиболее подвержен разным «воздушным ямам» и прочим подобным «прелестям», да и холодновато было на высоте – внутри обклеенного тряпкой фюзеляжа гуляли сквозняки. Поначалу я подумал: интересно, а что же графиня в ее состоянии? Но потом я вспомнил, что она все-таки не совсем человек и, при том, что, к примеру, сознание в нее могли «загрузить» с помощью хирургического оборудования или просто какого-нибудь кабеля (лично меня подобные предположения несколько пугали), мерить ее привычным нам аршином не стоило. Подозреваю, что, возможно, она выдержала бы и полет в стратосфере без кислородного оборудования и скафандра. В общем, я заставил себя про это не думать, но тогда в голову, прямо-таки автоматически, полезли еще более тревожные мысли: обнаружили нас все-таки или нет? По идее, радаров в здешней Германии уже хватало и, думаю, наш полет с самого начала не был секретом для гитлеровской ПВО. Другой вопрос, что мы ну никак не напоминали союзный бомбардировщик или разведчик. Опознавательные знаки и на самолете, и на планере были немецкие, да и место взлета не должно было давать особого повода для беспокойства. До поры до времени наша «воздушная эпопея» должна была выглядеть как простой, несанкционированный вылет. А учитывая несовершенство тогдашней связи, дознаться до причины этого самого «несанционированного вылета» фрицы должны были далеко не сразу.
Я посмотрел в бортовые иллюминаторы – на высоте вокруг нас появились жиденькие облака, и видимость вниз несколько ухудшилась. Хотя к концу второго часа нашего полета пейзаж внизу и впереди стал заметно меняться. На горизонте замаячили отроги Карпатских гор, характерная для Дриттенрайха очень плотная городская застройка сменилась небольшими поселениями, дорог стало явно меньше, появились и поля, разделенные на относительно небольшие по нашим, российским меркам, участки-наделы. Да и лес внизу стал мелькать все более густой. В какой-то момент я даже не заметил, как задремал, видимо, из-за монотонности полета и недостатка кислорода на высоте…
– И-и-е-е-а-а! Геноссе Зур-Башлык! Опасность! – неожиданно вывел меня из дремотного ступора истошный вопль Каты. – Очнитесь! Нас атакуют! Кажется, по нам стреляют!!!
Я открыл глаза – графиня орала, обернувшись ко мне, и ее лицо выражало крайнюю степень недовольства и озабоченности. И точно, прямо над нами, с характерным, трещащим звуком, промелькнул какой-то светлый пунктир. Ну явные трассирующие, только непонятно, пушечные или пулеметные? Да и гудение за бортом стало явно сильнее.
Я метнулся в хвост и не нашел ничего лучше, как высунуть голову в верхний, фюзеляжный люк, прямо во встопорщивший мои волосы набегающий поток воздуха. И точно – буквально в нескольких сотнях метров позади и чуть выше нас висел, как приклеенный, остроносый «мессер» с нарисованной на красном коке винта белой спиралевидной «змеей». Вроде вполне обычный Bf-109G с черными крестами, в размыто-сером стандартном камуфляже. Ну да, для меня уже привычным становилось изображать из себя мишень (в данном случае – буксируемую, типа «конус») для чьей-то воздушной стрельбы. Не в первый раз со мной такое случалось, причем, что характерно, снова в женском обществе…
Однако появление у нас на хвосте «мессера» сразу же вызвало в моем мозгу массу закономерных и не очень вопросов. Если истребитель таки появился у нас на хвосте, значит, точно «финита ля комедия» – мы обнаружены. Вопрос – почему он появился так поздно, почему он был один и почему его действия были столь странными? По идее, пилот «Мессершмитта» должен был точно идентифицировать нас, а затем, доложив по радио своему начальству результаты этих наблюдений, попытаться посадить нас. Особенно учитывая тот факт, что перед ним были всего лишь невооруженные планер и морально устаревший биплан. Это же стандартная метода перехватчиков во все времена. Однако он почему-то сразу же открыл огонь, но огонь этот был каким-то неуверенным и неточным (или попасть в болтающийся на веревочке за буксировщиком планер такая уж сложная задача для пилота одного из наиболее совершенных истребителей этой эпохи?). И зачем ему вообще приспичило стрелять, если отсюда до линии фронта было еще ой как далеко? Почему чертов пилот «мессера» делал все именно так, а не иначе? То ли правила обычных перехватчиков не годились для «гитлеровских стервятников» с их уже предельно истрепанными на предпоследнем году войны нервами, то ли пославшие этот истребитель на перехват офицеры точно и заранее знали, кто мы такие, и поэтому приказали уничтожить цель. Но если этот противоречивший всему происходившему до этого (постоянная слежка за нашей дорогой графиней и тщетные попытки арестовать ее) приказ был именно таков – почему он не свалил нас с первого же захода? Тогда очень логично напрашивалось еще одно предположение, о том, что пилот Bf-109 делал это исключительно по собственному усмотрению. И кто мог пилотировать «мессер» в последнем случае – кто-нибудь из некстати упавших нам на хвост «убивцев»? Но если это действительно кто-то из них – значит, он этот «мессер» попросту угнал?! Хотя, какой смысл был строить какие-то версии, раз ответа на эти вопросы у меня все равно не было?
Пока я лихорадочно соображал и идентифицировал преследователя, пилот «Мессершмитта» не теряя времени выпустил в нашу сторону еще пару пулеметных очередей. На сей раз целился он явно в «Гладиатор» Жупишкина, но Василий сумел увернуться, потянув резко влево. При этом несколько пуль, простучав по перкали словно горох, продырявили насквозь левое крыло нашего DFS 230. Затем «сто девятый» проскочил прямо над нами (наша скорость была явно маловата для него), так близко что я увидел его серо-голубое брюхо с каплевидным подвесным баком, желтые концы крыльев и струйки выхлопного дыма от двигателя, а затем вильнул резко вниз и вправо, явно намереваясь затем зайти в очередную атаку. Конечно, хорошо, что на нас свалился всего один вражеский истребитель, но что толку? У него и у одного на нас патронов и снарядов хватит с избытком. И что я в тот момент мог с ним сделать – как в начале Первой мировой, начать из пистолета отстреливаться?
– Что там у нас на хвосте?!? – заорала графиня, перекрикивая стрельбу за бортом.
– «Худой», он же Bf-109G, – ответил я, опустив слегка замерзшую голову обратно в фюзеляж.