– А Мата Хари?
– Так она там на даче жила. Половину дома Сизова занимала, половину – она. А полиция тамошняя у цыган, известное дело, прикормленная. Вот никто и не знал, что танцовщица там угнездилась вместе с медведем. Это же относится и к графу.
– Понятно…
– Ну, так вот. Дождался я Бабушинского. Сумел с ним потолковать. Объяснил, для чего граф к нему липнет. И знаете, что мне ответил сей купчина?.. Мол, его графское счастье, что он сейчас куда-то убрался, не то бы шею сволочи свернул! Слово за слово – оказалось, что граф жил в гостинице «Ливорно», оттуда съехал, несколько дней прожил у цыган, и где сейчас обретается вместе с автомобилем и шофером – черт его знает. Но Бабушинский затеял еще один концерт своей плясуньи, тоже в «Чепухе», и графа успел туда пригласить. Ну и решили мы устроить там для господина Рокетти ловушку…
– Ах ты, холера! – С таким боевым кличем Гераська ворвался в гостиную, где сидели Давыдов с Нарсежаком, повалил агента на пол вместе со стулом и стал требовать, чтобы Денис Николаевич немедля вызвал полицию.
Кузьма кинулся их растаскивать. Из спальни выскочил Барсуков – в подштанниках, но с револьвером. Хорошо еще, что не принялся палить.
Четверть часа спустя, когда бойцы угомонились и Кузьма развел их по разным углам гостиной, когда из их выкриков и обвинений составилось что-то вроде картины происшествия, Давыдов подвел итоги.
– Значит, Бабушинский уплатил кому-то, чтобы вас, Федор Самуилович, временно взяли в «Чепуху» судомойкой? И ваша задача была – охранять те ходы и выходы, через которые можно было попасть в ресторан со двора? И затем в нужную минуту принять руководство теми молодцами, которых Бабушинский расставил возле ресторана, чтобы не дать уйти графу?
– Да, – буркнул Нарсежак. – Но кто же знал?..
– И вы следили за столиком Бабушинского, где сидели также Локхарт и Мата Хари? Гераська, молчи, Христа ради!
– Да.
– И вы заметили, что граф и Локхарт, беседуя, что-то записывают? А когда наш друг Герасим принес тарелки, к которым прилипли листки, вы решили эти листки сразу же экспроприировать?
– Спереть он их решил, а не спритировать! – вмешался Гераська. – Я, я не позволил! Там, может, что-то такое было… Такое, что один Бог знает, какое важное! Вы ж мне сами, Денис Николаевич, говорили!..
– Помолчи, сделай милость! – рявкнул, теряя терпение, Давыдов. – А когда вам удалось сбежать с кухни, что было дальше, Федор Самуилович?
– Дальше – упустили мы проклятого графа! Один автомобиль остался. Гнались вместе с самим Бабушинским! И упустили. Вот по его милости. – Нарсежак ткнул пальцем в Гераську. – Спугнули и упустили. Вот сам его теперь лови, дурак!..
И Федор выругался на никому не известном языке – может, по-японски, а может, и по-корейски.
– Сам ты болдырь лободырный! – не растерялся Гераська.
– Тихо! – вдруг гаркнул Барсуков. И действительно стало тихо.
– Но одна добыча у нас все же есть, – сказал Давыдов. – Бумажки, из-за которых вы сцепились. Федор Самуилович, давайте их сюда.
Нарсежак вынул из кармана пиджака (отлично пошитого, да только не на его фигуру; до кондиций Бабушинского агенту примерно двух пудов недоставало) смятые листки.