«Автор настоящей книги, Георгий Викторович Адамович, родился в Москве в 1894 году. Окончил Историко-филологический факультет Петербургского университета. Еще будучи студентом, стал писать стихи (поэма “Вологодский ангел”, 1915 г.). В 1916 году, в издательстве “Гиперборей”, вышла вторая книжка его стихов “Облака”. Вскоре после революции он стал членом “Цеха поэтов” и в 1922 году, незадолго до отъезда из России, опубликовал новый сборник стихов “Чистилище”.
Уехав из России, Адамович поселился в Париже, где наряду со стихами, начал писать критические статьи и очерки. Сотрудничал как критик и поэт в “Звене”, в журнале “Современные записки”, в сборниках “Числа”. В газете “Последние новости” П. Н. Милюкова в течение ряда лет Адамович вел литературный отдел.
Можно сказать, не преувеличивая, что в русской эмиграции не было ни одного более или менее заметного литературного начинания, в котором Адамович не принимал участия. Представление об его активности дает Ю. Терапиано в книге “Встречи”, выпущенной в свет нашим Издательством. В ней автор рассказывает и о литературных “воскресеньях” Мережковских, и о собраниях “Зеленой лампы”, на которых так часто выступал Адамович.
В начале Второй мировой войны Адамович записался добровольцем во Французскую армию.
В статье “О парижской поэзии” (сборник “Ковчег”, Нью-Йорк, 1942) покойный Г. П. Федотов называет два имени, две “соборных” личности, которые являлись центрами русской эмиграции в Париже – Г. В. Адамовича и В. Ф. Ходасевича. К Ходасевичу тянулись “старшие”, “молодежь шла за Адамовичем, зачарованная им”. Набрасывая литературный портрет Адамовича, Г. П. Федотов пишет, что свое “аскетическое странничество” Адамович проходит “рассудочно, как пробирщик идей и ценностей”, но это не исключает страстности искательства правды, близкого по духу Толстому.
Из книг Г. В. Адамовича нужно упомянуть составленную им совместно с Л. М. Кантором Антологию зарубежной поэзии “Якорь” (Петрополис, 1936) и сборник стихов “На Западе” (Дом книги, Париж, 1939). После войны вышла по-французски книга Адамовича “L’autre patrie” (Другая родина) (Париж, 1947)».
Справка, несмотря на всю лаконичность, содержит много неточностей, на которые вежливый и равнодушный Адамович не стал обращать внимания, попросив лишь не называть его редактором литературного отдела «Последних новостей» (письмо 24). Остальные неточности остались нетронутыми. Родился Адамович не в 1894, а в 1892 году; «Облака» были не второй, а первой его книгой, причем выпущенной не «Гипербореем», а «Альционой»; поэма «Вологодский ангел» была опубликована не в 1915, а в 1917 году, в 1915 же был напечатан одноименный рассказ; членом Цеха поэтов Адамович стал не после революции, а в 1914 году; Кантора звали Михаил Львович; ну и так далее. На этом можно было бы не заострять внимания, но неточности справки были со временем широко растиражированы во многих статьях и заметках, и их до сих пор можно встретить подчас даже в научной литературе. Исправление наиболее часто встречающихся неточностей и хронологических неувязок см. в самой обстоятельной на сегодняшний день биографической статье:
Адамович (1892–1972) // Литература русского зарубежья: 1920–1940. Вып. 2. М.: ИМЛИ – Наследие, 1999. С. 158–186.
Книга была принята в эмиграции в целом благосклонно и даже восторженно. Андрей Седых в своей рецензии назвал ее «замечательной, умной и блестящей»
привести здесь основные положения существенных отзывов более подробно, в том числе критические, несправедливые или нелепые, поскольку уж они были высказаны и, по-видимому, разделялись некоторыми современниками.
М. Л. Кантор писал, что «Одиночество и свобода» «войдет в русскую литературу не только как книга о писателях, но и как книга выдающегося писателя», ибо проза Адамовича «отмечена теми же чертами, которые отличают его стихи – той же простотой и прозрачностью, такой же ритмичностью, таким же отвращением к «досадным красотам». По мнению Кантора, Адамович «не следует старым традициям русской критики, которая, по крайней мере в течение 19-го века, большею частью не ставила художественных требований себе самой, будучи подавлена сознанием своей воспитательной миссии» (Опыты. 1956. 6. С. 99).
Георгий Иванов, положительно отзываясь о книге, подосадовал лишь, что в нее не вошли «Комментарии»: «Георгий Адамович, как известно, в течение многих лет помещал критические статьи в “Последних новостях”, лучшей эмигрантской газете. Никто из богатой именами и талантами тогдашней нашей словесности не мог бы заменить Адамовича на его критической трибуне. Фельетоны Адамовича всегда отличались не только прекрасным стилем и вкусом, но и необходимым настоящему критику стремлением “вникнуть в сущность” разбираемого им произведения, перед тем как поставить диагноз. Адамович обладал и теми качествами, которые так важны для газетного критика, обращающегося к широкой аудитории – неизменной ровностью тона, ясной формулировкой суждений – никакой запальчивостью и капризов, ничего слишком личного или явно пристрастного.
Но эти, обращенные к широкой аудитории образцовые статьи, заслуженно создавшие имя автору – несколько отодвигали в тень еще более замечательного “другого Адамовича” – поэта и критика поэзии, не для всех, а для немногих. Теперь, когда Адамович волею обстоятельств печатается редко, этот “другой Адамович” начинает медленно, но верно занимать место своего известного однофамильца. На первый план выходят статьи типа “Комментарий”, когда-то печатавшихся в “Числах” и оказавших такое громадное влияние на целое “незамеченное поколение”. Такие статьи и сейчас продолжают неотразимо влиять на новых читателей, как, например, недавно появившаяся статья “Поэзия в эмиграции”, глубоко взволновавшая поэтов.
Статьи эти – антиподы блестящих газетных фельетонов – написаны для немногих, без оглядки на читателя. Порой даже кажется, что они написаны только для самого себя – разговор наедине с самим собой. Разговор, который можно вести только в одиночестве, освещающий самую скрытую суть поэзии – и Адамовича.
И как жаль, что ни одна из этих статей, или подобная им, не включена в прекрасный сборник, озаглавленный “Одиночество и свобода”. В этом сборнике есть все – талант, ум, логика, правильно поставленные диагнозы и даже прозрение будущего русской литературы – все, исключая одиночество. С первой же страницы ясный трибунный голос, обращающийся ко всем, трезво и логично говорящий обо всех и обо всем. Свободно? Конечно, свободно. Свободой Адамович не поступался никогда и в газетных фельетонах. Но одиночества приглушенного голоса, недосказанных слов, полууловимых чувств, “за которыми открываются поля метафизики” – всего того, что так пленяет в “Комментариях”, – здесь нет и по самому заданию сборника быть не может.
Все же хочу отметить замечательные страницы, как бы воскрешающие Мережковского и Зинаиду Гиппиус, и всю окружающую их, навсегда погибшую атмосферу, и незабываемый, какой-то особенный свет “Зеленой лампы”. И портреты Фельзена, Поплавского, Штейгера. И заключительные “сомнения и надежды”» (Новый журнал. 1955. 43. С. 296–297).
Тот же упрек повторил в своей рецензии Юрий Терапиано: «Читатели, помнящие “Комментарии” Георгия Адамовича, вероятно, были несколько разочарованы содержанием его книги “Одиночество и свобода”, главным образом составленной из критических отзывов.
Дело, конечно, не в том, что Адамович менее убедителен в критике, чем в “Комментариях”, а в том, что в “Комментариях” план его высказываний неизмеримо глубже, сложнее, содержательнее в смысле “слуха” и “совести”. Сборник критических статей, – не говорю такой, но подобный, – мог бы дать и кто-либо другой, например, Владислав Ходасевич, который, вероятно, и самый отбор произвел бы с большей строгостью. Но “Комментариев” никто, кроме Г. Адамовича, написать бы не мог. <…>
Переходя к характеристикам отдельных писателей, прежде всего вспоминаешь, что за истекшие 30 лет Г. Адамовичу пришлось, вероятно, писать или говорить о каждом из них, по крайней мере, десять раз. Вспоминая то, что Г. Адамович писал прежде и теперь, не могу согласиться с теми, кто, подобно Марине Цветаевой, “стараются” поймать его сейчас на противоречиях. В “Одиночестве и свободе”, мне кажется, он порой даже слишком верен себе, повторяя то, что говорил раньше» (Русская мысль. 1956. 19 мая).
По мнению Н. В. Станюковича, «Георгий Адамович – поэт, и его критические оценки полны творческого понимания, но вопреки общему мнению, он больше поэт, чем критик; он зачастую налагает на чужие черты свои собственные, и читатель с удивлением видит это перевоплощение. Как жалко, что этот прекрасный, “пронзительный” поэт стал прежде всего критиком! Он перечеркнул самого себя и исказил черты, – не всех, конечно, – но многих других писателей <…> Поздний плод русской культуры, Адамович весь в линии Блока, принимающего свою обреченность без тени протеста, без всякой попытки борьбы <…>. Книга Георгия Адамовича распадается на две части. Одна из них – большая по объему, посвященная отдельным критическим статьям о писателях-эмигрантах, – кажется нам, однако, менее значительной, несмотря на весь блеск мысли и почти утерянную уже в наше время – хочется сказать, кровную, – близость автора к разбираемым им писателям. Многие из этих высказываний не новы и, как всегда у Адамовича, представляют загадочную смесь глубоких проникновений с недоказуемыми парадоксами. Вероятно, не было в русской литературе более капризного критика, порой умеющего приникать к подспудным, неясным самим авторам, истокам их вдохновения <…>. Книга эта ставит перед нами много вопросов, она принуждает думать, вспоминать и предоставляет право и долг – решать» (Возрождение. 1955. 47. С. 139–144).