Когда стали расходиться, штурмбаннфюрер сказал мне:

– Я довезу вас на своем “опеле”.

– Благодарю, – ответил я.

Когда Земмельбауэр взялся за ручку дверцы, в центре города грохнул взрыв. Затем застрекотал короткой очередью автомат, и опять наступила тишина.

– Вы слышали? – как бы не веря себе, спросил гестаповец.

– Да, слышал, – подтвердил я.

Я мог бы сказать больше. Я мог бы сказать, что взлетело на воздух помещение радиоузла и радиостудии и что для этого понадобилось шестнадцать килограммов взрывчатки, а главное – смелость и отвага ребят из группы Андрея, которых гауптман Штульдреер считает верными людьми абвера. Вообще, по линии абвера Андрей развил такую кипучую деятельность, что я не успеваю подбирать ему людей. Вербовочный пункт абвера, возглавляемый Штульдреером, перебросил на Большую землю и в партизанские районы уже девять троек. И все девять ведут с абвером радиоигру, поскольку из 27 диверсантов 16 – наши люди… Возвращаясь к себе, я заметил “опель”, стоявший у дома. Значит, мои услуги опять понадобились шефу гестапо.

– А мои парни сегодня, – начал Земмельбауэр, потирая руки, – схватили такого жирного гуся, что пальчики оближешь. Через него я непременно выскочу на всю эту шайку.

Я стоял спиной к окну, опираясь на подоконник, курил и напряженно думал: кто же, кто?

В дверь постучали.

– Можно! – выкрикнул Земмельбауэр.

Громы небесные! Пол пошатнулся подо мной. Машинально я ухватился руками за край подоконника и на несколько мгновений потерял дыхание. Конвоир протолкнул в комнату Геннадия. С металлическими браслетами на руках. Глаза его были пусты, равнодушны, бессмысленны. Это был мой прежний друг. Мой и Андрея.

Геннадий сделал шаг, потом вскинул вдруг вверх обе руки и выкрикнул:

– Хайль Гитлер!

Я обмер. Страшным усилием воли я поборол в себе желание подойти к Геннадию и плюнуть ему в физиономию. Желание это было сильнее инстинкта самосохранения. Ничтожнейшее существо! Выродок. У него не хватило сил и мужества даже покончить с собой.

Земмельбауэр подмигнул мне, а потом потребовал:

– Пусть назовёт своих сообщников.

Я остановил на Геннадии долгий, пристальный взгляд. Он ощутил его. Мы встретились глазами. Он смотрел на меня как завороженный.

“Молчи. Умри, но молчи, – предупреждали мои глаза. – Ты же мужчина, в конце концов”.

Геннадий покрутил нелепо головой, посмотрел куда-то вбок и почти шепотом произнес: