— Я больше ничего не скажу без адвоката, — заявила она.
Бондарука похоронили с почестями на православном кладбище несмотря на то, что Дуня Ожеховская выбралась из своей норы и обратилась к мэру с просьбой поместить тело Петра в его семейном, католическом склепе. Народу на похоронах было больше, чем на свадьбе, несмотря на то, что поминки обещали быть скромными. Никаких жареных поросят, водки и фольклорных хоров. Священник произнес несколько патетических воспоминаний. Мэр представил общественника к медали посмертно и обещал, что на ближайшем заседании городского совета будет поднят вопрос о присвоении одной из улиц города имени Петра Бондарука. Сыновья Петра всю церемонию не прошли дальше церковного притвора и стояли там как три смиренных ворона.
Ни один из них не вызвался нести гроб отца к могиле. Все трое отказались скинуться на поминальное угощение для прибывших на похороны людей. Они только пригласили около десяти человек в «Лесной дворик», где им посчитали со скидкой. За цветы, похороны и отпевание заплатила молодая супруга из денег, которые Петр оставил им с Кваком на будущую семейную жизнь. После оплаты счетов у Ивоны остались лишь несколько тысяч злотых. Не хватило даже на адвоката, чтобы вытащить из СИЗО братьев Зубров, задержанных по обвинению в инсценировке похищения сестры. Ивона продала намного дешевле рыночной цены помолвочное и обручальное кольца. Мацкевич взял стопку мятых банкнот и милостиво согласился на оплату без учета НДС.
Гроб в течение всей церемонии был закрыт. Бальзамирование не заказывали. Никому не хотелось смотреть на собранное из частей тело. К яме, в которую опустили самый дешевый ламинированный гроб, по очереди подходили жители города и, рыдая, словно профессиональные плакальщицы, бросали по горсти земли. Некоторые бросали также крестики, иконки и цветные ленты. Простые люди искренне оплакивали кормильца. Его близкие сотрудники же, компаньоны и бывшие друзья не могли дождаться окончания представления.
Миколай Нестерук даже не вошел в часовню. Он стоял у кладбищенских ворот и издалека наблюдал за процессом. Дуня после церемонии подошла к нему с опущенной головой. Он обнял ее как дитя. Казалось, что она еще больше похудела и съежилась. К ним подходили люди с соболезнованиями.
Ивона в толпе заметила своего отца. Ее удивило, что Давид был трезв и в костюме. Глядя на него, она чуть не расплакалась. Он так сильно напоминал ей ее пропавшего Квака.
Во время похорон мужа она стояла разбитая и лишенная иллюзий. Сыновья Петра при помощи адвоката Мацкевича остановили ее вступление в права наследования. У нее же не было ни юриста, ни будущего. Она вернулась на свое место официантки в «Лесном дворике». Хозяин согласился, чтобы она не прислуживала ВИП-гостям на поминках, а приступила к работе со следующего вторника.
Согласно завещанию, Петр в случае неожиданной смерти передавал имущество историческому сообществу имени Дануты Седзикувны (Инки), но распорядителем назначил своего единственного биологического сына — Ежи Ожеховского. Документ для начала был отправлен графологу, а потом им занялись юристы и суд. К сожалению, Квак не явился к нотариусу в день прочтения завещания. Все понимали, что даже если Василю, Томику и Фиону не удастся доказать фальсификацию завещания, пройдет несколько лет, прежде чем все выяснится. Тем временем приемные сыновья занимались разграблением имущества отчима. Ездили на его авто, заняли офис, заявили о дальнейшем сотрудничестве с постоянными покупателями продукции фабрики. Обвинили в краже вещей из дома Бондарука его молодую супругу и подали заявление в прокуратуру, поскольку, войдя в дом, обнаружили пустые шкафы. Лишь Марианне удалось уговорить сына, чтобы тот забрал заявление и хоть раз повел себя порядочно. Ивоне от этого брака остались только огромный духовой шкаф, плоский телевизор да кусок земли, который Петр еще до свадьбы подарил ее братьям. Однако у Бейнаров не было денег на то, чтобы построить на участке дом, и они продолжали ютиться на Химической.
Ивона склонила голову, когда к ней подошла Дуня. Как всегда, в лохмотьях, только на тон темнее. Она взяла руку Ивоны и сунула в нее что-то небольшое. Ивона раскрыла ладонь и увидела православный крестик. Алюминиевый, не имеющий никакой ценности. С надписью на обороте «Спаси и сохрани».
Когда к могиле Петра подошел отец Ивоны, толпа расступилась. Ивона с беспокойством наблюдала за ним. Давид взял горсть земли со свежевыкопанной могилы и сунул ее в карман пиджака. После чего бросил в яму сверток в старой белорусской макатке и клеенчатый блокнот. Могильщики сразу же взялись за лопаты и засыпали гроб. Обложили могилу цветами, и уже через час кладбище опустело.
На протяжении последующих нескольких недель зарево от лампад на могиле Очкарика распространялось до самой улицы. Простые люди, благодарные Бондаруку за работу, помощь и поддержку, приходили со свечами и долго молились за упокой души городского добродетеля.
Комната была небольшая и тесная. В центре стол, с обеих его сторон — старомодные табуретки. В помещении было душно и пахло застоявшимся сигаретным дымом. Классическая камера с зеркалом Гезелла для проведения очных ставок.
Сашу привели первой. На ней были полосатая майка и джинсы. Залусская выглядела похудевшей. Она села на шаткий табурет и уставилась в зеркало, зная, что сейчас за ней пристально наблюдают. Сколько раз она была с той, другой стороны? С этой — никогда. Ей было холодно, но набросить на себя было нечего. Кожаную куртку у нее отобрали. Там были замки, несколько кнопок и отстегивающийся ремень. Джинсы постоянно съезжали. Она то и дело подтягивала их, что крайне ее раздражало. В депозитном шкафчике остались также очки, телефон, бумажник и деньги. Она была главной подозреваемой по делу. И, что хуже всего, даже не знала, что у них на нее есть. Петр мертв, у них есть его тело, а из нее можно сделать отличного козла отпущения. И, признаться, она очень постаралась, чтобы получить этот статус.
Дверь скрипнула, и в комнату вошел привлекательный брюнет. Его густые брови практически срослись в одну сплошную линию. Сам он был высокий, жилистый. Тип мужчины, при виде которого женщины втягивают живот и выпячивают бюст. А потом внимают каждому его слову, даже если он дерзит или хамит. Ему стоит лишь улыбнуться, как они тут же готовы выйти за него замуж. Глаза стального цвета, сверлящий взгляд. Он снял черный, слишком элегантный для этого случая плащ и небрежно бросил его на пол, оставаясь в голубых джинсах и черной футболке. Ему можно было не представляться, Саша и без того знала, кто он.
— Мейер, — прозвучало с другой стороны стола. — Жаль, что наше знакомство происходит при таких обстоятельствах.
— Совсем наоборот. Мне уже давно очень любопытно, насколько вы сильны по этим делам.
Губерт издевательски усмехнулся.
— На «слабо» меня берете?
— Мне ничего больше не остается.
— Классическая реакция креативного подозреваемого. Нападение.