– Ладно, ладно, извини! – Майкл покачнулся, и она заметила, что губы у него стали дряблыми от выпитого. – Господи, пятница, вечер, я пошел поразвлечься. Мне что, теперь даже этого нельзя?

Она зацокала языком, в максимально высоком из доступных ей регистров, а ей доступны были очень высокие. За эти годы Мелисса сильно усовершенствовалась по части цоканья, успев перенять кое-какие ямайские приемы. От этого она казалась еще роднее. Туман виски окутывал ее всю, ее контуры, ее изгибы, ее линии. С тающим взглядом он двинулся к ней.

– Не надо так, – попросил он, затягивая ее в объятия. – Иди сюда, моя царица. Просто иди ко мне и скажи мне, что ты меня любишь.

Его руки были повсюду вокруг нее, – осьминог опутывал ее, пахло спиртным и химчисткой от костюма. Мелисса попыталась освободиться, но он был сильнее. Он сам толком не осознавал, как силен он в этот момент, с какой силой он применяет свою силу. Затопотали быки Ассирийского зала, львы в Альгамбрском зале заревели.

Она крикнула: «Да отстань ты от меня!» – и так толкнула Майкла, что он ее отпустил. Его охватила странная ярость, словно бы чужая, не принадлежавшая ему, ярость какой-то былой его ипостаси, той, которую так долго подавляли – и сама Мелиса, и жизнь по ее лекалам, и внешний мир. Майкл снова схватил ее.

– Тебе полагается быть моей женщиной, – сказал он. – Тебе полагается быть моей женой, забыла? Ты со мной играешь. Тебе полагается меня любить, ты это знаешь?

– Я не твоя женщина. Я ничья женщина.

Она крутанула его руку, отводя ее от себя, и побежала на кухню. Она не понимала, куда ей деваться. Этот дом был тюрьмой. Он был проклят. Мелисса не хотела идти наверх, потому что могли проснуться дети, и потому что там было ночное создание (которое на самом деле было Лили и проникало в Риа), и потому что она не могла вынести скрипа половиц. Она хотела выйти на улицу, но там шел дождь, а через заднюю дверь можно было попасть лишь на мерзкий бетонный квадрат, за которым – барьер изгороди и некуда бежать. Она была в западне. Майкл повсюду следовал за ней. Он твердил «прости», но она продолжала уходить от него. Потом Мелисса дошла до коридора, дальше идти было некуда, и она принялась всхлипывать.

– Слушай, Мел, – сказал он, протягивая к ней руку, – давай-ка просто…

– Не называй меня «Мел»! Ненавижу, когда ты меня зовешь «Мел»!

Она резко развернулась к нему. Он сухо ответил: «Ладно», подняв ладони. Потом повернулся и направился к винному шкафчику. Ему требовалась добавка. Он тоже хотел вырваться отсюда. Он нашел бокал и налил, с жалким, убитым лицом будущего старика. От выпивки у него уже начинало расти брюшко.

– Тебе не кажется, что ты уже достаточно принял? Ты пьян.

– Ну да, и у меня есть для этого все основания. Прихожу домой ко всему этому дерьму.

– Приходишь ко всему этому дерьму? Попробуй-ка побыть дома, со всем этим дерьмом. Ты хоть представляешь, с чем мне тут сегодня пришлось иметь дело? Ах да, не представляешь, ты же не брал трубку. Но если бы ты все-таки соизволил ответить по телефону, ты знал бы, что Риа тоже заболела. Заразилась от Блейка тонзиллитом. И вообще тут что-то… о господи, да послушай же меня, Майкл. Тут что-то ужасное творится. В этом доме обитает какое-то зло. Да, обитает. Обитает. Не надо говорить, что я болтаю ерунду, что я себя накручиваю. Потому что это не так. Я целыми днями тут, а ты – нет, так что ты не знаешь, что происходит. Я знаю только, что нам надо убраться отсюда. Необходимо. Я боюсь того, что с ней может случиться, если мы тут останемся. Что, если она и Блейка захватит?

– Кто? Кто захватит Блейка? – Он смотрел на нее с иронией – как врач на пациента, на котором поставил крест.

Мелисса прошептала:

– Лили.

Майкл чуть не рассмеялся, но все-таки сдержал себя – во всяком случае, изо всех сил постарался, но маленький кусочек смеха все-таки вырвался наружу. И не то чтобы Майклу происходящее казалось забавным, он просто не знал, как реагировать. Онемел, словно Мелисса ушла в какое-то иное измерение и они утратили общий язык. Взгляд его снова сделался спокойным, в нем проглянула былая доброта, которую она так в нем любила, но только жестче, настороженнее.

– Ладно, – произнес он непринужденным, рассудительным тоном, отодвигая бутылку на край столешницы. – Пойми меня правильно, хорошо? Мне кажется, с тобой что-то не то, Мел… извини – Мелисса… и тебе нужна помощь по этой части. У многих женщин бывает послеродовая депрессия. Обычное явление. Дэмиэн говорит, у Стефани такое было после того, как появилась Саммер. Это вполне реальная штука. Я о ней много читал в интернете. Такое может с кем угодно случиться… и даже с тобой, да. Она может вызывать болезненные иллюзии, нервные срывы. Я серьезно говорю. Тебе надо сходить к врачу. Это тревожно, что ты все говоришь и говоришь о…

Мелисса слушала, и горькая, злобная решимость овладела ее телом, заставила поджать губы, стиснула жилы в руках, в плечах. Ей хотелось сделать ему больно. Умалить его, унизить, отвергнуть, – как он сам только что поступил с ней.